* * *
Кто подскажет мне простые
безыскусные слова?
Никого вокруг. Пустыня.
Называется Москва.
Надо рвать, крушить и мчаться
в край тот, где поймут меня.
Прощевайте, домочадцы,
покатил судьбу менять!..
На ветру ограда стынет.
Волк зубами щелк да щелк.
Никого вокруг. Пустыня.
Называется Нью-Йорк.
ПОЛИГЛОТ
В Нью-Йорке мне все чаще
грозит душевный срыв,
не англоговорящ я,
я англомолчалив.
К ликбезам не привычен,
в Нью-Йорке сник совсем,
не столь англоязычен,
сколь англоглухонем.
* * *
Жил в каморке, ел в обжорке,
пил все то, что люди пьют...
А теперь живу в Нью-Йорке,
здесь последний мой приют.
Раньше верилось и пелось,
нынче все оборвалось:
что хотелось - расхотелось,
что мечталось - не сбылось.
Век скулит, как пес, надсадно,
вязнет в собственной крови.
Не зови меня обратно,
душу мне перекрои.
* * *
Несокрушимое крушу
без удержу, но силы тают.
Я слишком медленно пишу
стихи, а годы пролетают.
Стихи особенно нежны
в дни беспросветной, гнусной жизни,
когда и на хрен не нужны
они свихнувшейся отчизне.
УЖЕ НАПИСАН ВЕРТЕР
Листву сшибает ветер,
от леса - лишь наброски...
Уже написан Вертер.
Уже дочитан Бродский.
Доколе душу мучить,
коль всех давно издали?
Но лучшие из лучших
ушли в иные дали.
Все лучшие поэты
уже в иных пределах...
Зато избыток света
средь веток поределых.
АНГЕЛ
Мне спешить больше некуда,
занемог я и слег.
Сколько выпало снегу-то
на родимый порог.
Ты к окну отнеси меня,
чтоб я пил благодать,
и скажи, как по имени
мне тебя называть.
* * *
Лихорадит меня и знобит,
холод к самому сердцу проник.
Слишком много скопилось обид,
да кому мне поведать про них?
Жизнь меня умервщляла стократ
и стократ воскрешала меня.
Никому я не друг и не брат,
никому я давно не родня.
Холод к самому сердцу проник,
только он может сладить со мной.
Я давно к этой доле привык,
я не сильно пекусь об иной.
Лихорадит меня и знобит.
Никого я ни в чем не виню.
Мне годами никто не звонит,
да и я никому не звоню.
* * *
Как ты день прожила без меня?
Был все так же раскован твой смех?
Любят все, только любят - не всех.
Как ты день прожила без меня?
Как ты год прожила без меня?
Вдосталь было соблазнов, утех?
Любят все, только любят - не всех.
Как ты год прожила без меня?
Как ты жизнь прожила без меня?
Позабыла? Но это не грех.
Любят все, только любят - не всех.
Вот и жизнь пронеслась без меня.
* * *
Три года. Таю в скарлатине.
Вот врач - старик. Меня он спас.
Вот бабушкин жакетик синий,
ее жакетик-самовяз.
За дверью вьюга хороводит,
в обнимку с ветром в пляс пошла.
С работы мой отец приходит
и спрашивает: как дела?
Нo врач-старик молчит про это.
Меня он колет. Я терплю.
Вот абажур прикрыт газетой,
чтоб мне спалось. Но я не сплю.
В углу, где бабушка стояла,
мерещится пожар в окне.
Я сбрасываю одеяло.
Мне душно. Жарко. Страшно мне.
Лежу, раскрытый, потный, квелый.
Зима прохлады не дает.
Вот мама из вечерней школы
пришла. Она - преподает.
А вьюга новый пляс заводит,
и мама, страх унять мой чтоб,
ко мне на цыпочках подходит,
меня целует в жаркий лоб.
И полегчало вдруг, поверьте.
Уткнулся в мамино плечо.
И до забвенья и до смерти
есть бездна времени еще...
* * *
Жизнь, постылая, пропащая,
на край света занесла.
Ночью музыка целящая
отыскала и спасла.
Гаснут звезды оловянные.
Зацветает трын-трава.
Не смолкают окаянные
покаянные слова.
ЕДИНСТВЕННОЕ НЕБО
Страдали мы зазря ли?
Весь мир нам был острог...
Судьба моя - Израиль,
души моей восторг.
У таинств мирозданья,
у первородных чувств
под небом первозданным
прозрениям учусь...
Его на счастье мне бы -
вблизи я иль вдали -
единственное небо
единственной земли.
МОЙ ЧИТАТЕЛЬ
Ни для кого стихи пишу,
ни для кого бренчу на лире.
О милосердьи не прошу -
прозренья давят, словно гири.
Читателя ни одного
нет у стихов и не найдется.
Стихи пишу ни для кого,
и чахнет лира от сиротства.
Поэзии отринув прах,
в сердца впечатав боль и страх,
цикуту свежую пригубим.
В постыдных наших временах,
на войнах, зонах и кострах
навек читатель мой погублен.
А мне-то как же без него?
Безумье душу мне кромсает.
Стихи пишу ни для кого.
Спасал когда-то алкоголь -
теперь он больше не спасает.
Тоске я глотку прокушу -
все так же неуютно в мире.
Ни для кого бренчу на лире,
ни для кого стихи пишу.
|