|
СТАНСЫ
В.Голкову
Тель-Авив с Аялона 1
косит под Мохнатого.2
Вот окно. Я глядел на закат из окна того
с этажа сорок пятого.
Здесь багрянец и синь целлулоидно-липкие.
Море гуще других, паруса - не реликвии.
Дух сварился в религии.
Левантийцы во мне не находят приверженца.
У меня ни подруги, ни деньги не держатся.
Психология беженца.
Вот хозяин квартиры. Чего не отдашь ему
за привычку мошонку чесать по-домашнему
под высотною башнею.
Ну, Восток. Но, друзья, не в таком же количестве.
Я пляшу под зурну, но пляшу иронически.
Мои корни в Геническе.
Я имперский сухарь, тетей Софой 3
пристукнутый.
Я люблю различать, где шериф, где преступники
в самодельной республике.
За рулем обстановку сканирую полностью,
чтоб хозяин дорог не вломил бы мне по носу,
взяв на встречную полосу.
2003
* * *
В Норильске называлось - "актировка".
Ни в цех, ни в школу. Около тепла.
Повдоль домов натянута веревка:
прихватывай, чтоб вьюга не снесла.
"Приди в себя, малыш, убежища иного
нет, и ни в ком себя не воплотишь.
Держись в метель за музыку и слово.
А просто жить - зачем и жить, малыш?" -
Писал я в сорок лет, высматривая жадно
читателя в потомстве… Ну, да ладно.
Теперь довольствуюсь ближайшею парадной:
на радиатор руки возложить -
и можно жить.
2004
* * *
Ю.Колкеру
Много лба, голубизны
глаз, неряшливой щетины.
Наблюдения точны.
Желчь и спесь неощутимы.
Попаданье в унисон,
расхожденье партий в хоре,
пеной пляшущее море -
оба унесём.
Средиземное из снов
духом ветра, плотью вала
остужало, обдавало
судьбы двух говорунов.
До харчевни докатясь,
разлетались в клочья воды,
как метафора чего-то,
созидающего связь.
2004
* * *
Вот негр московского разлива.
Вот петербуржец, но - жидок…
История сотрет брезгливо
завистников и лежебок.
А речь британца или галла
галопом пустит без уздцов
поэт из Чили, Сенегала,
да из Тувы, в конце концов!
(Куда вы денетесь. Пропало.
Не зря спивается Рубцов).
Так в неприметном азиате
признают гения смычка,
и в драгоценную Амати
вопьется желтая рука.
Так Малер восклицаньем трубным
сотрет в щебенку стены каст
и вагнеровым птицам трупным
кружить и целиться не даст.
2004
ТРИКОЛОР
Цвет и буква - по судьбе. Прилипают, что ни делай.
Триколор ваш - КГБ: красный, голубой и белый.
Красный - вечная резня. Развлечение вандалов.
Но вверху - голубизна запредельных идеалов.
А над этим - белый пар. Опохмелки омерзенье.
Избавление от чар. Бельма, застящие зренье.
Вот и жизнь завершена. Поднимаю по привычке
рюмку белого вина (но вино беря в кавычки):
за кумач над головой, будь то воля или зона.
За околыш голубой. За снега на три сезона.
2004
BОЖДЬ
И ласкала меня и сверлила
Со стены этих глаз журьба.
О.Мандельштам
"Они видели Сталина"
(название популярной в СССР картины)
Я вижу Сталина на серо-желтоватой
архивной пленке. Говорит в народ.
Рябой и низкорослый. Мешковатый.
В костюме вохры. Собран. Часто пьет,
выигрывая время для увязки
периода и довода. Толков,
но не оратор. Голос - род замазки.
Усы возницы. А поверх зрачков
(никем не уловимая подробность)
у человека двух вершков во лбу
нет-нет, а проскользнет змеиный проблеск,
сменяя знаменитую "журьбу".
Я вглядываюсь. Мысленно пытаюсь
переодеть. Пиджак и галстук? Нет.
(Неважно кто: грузин, француз, китаец -
достойный человек достойно и одет).
Мышиный цвет, покрой полувоенный -
его покров естественный. А фрак -
никак. Он не на сцене, а за сценой.
Не теплая ладонь, а стиснутый кулак.
Фельдфебель-вождь, и тот в тирольской шляпе,
со псом у ног показываться мог.
А наш Сосо ни на каком этапе
непредставим без френча и сапог.
Он невзлюбил (а значит, и боится)
лощеных, дипломированных бар.
За бабочку - расстрел, а за цветок в петлице -
прикладом в зубы яростный удар!
Но это позже. Собранный, как кобра,
он посмеется, выдув дыма клуб,
над воплями: "За что?! Я невиновен, Коба!",
над мозгом, облепившим ледоруб.
Его шестое (классовое) чувство -
в согласии с догадками братвы.
Но он же - друг высокого искусства.
К поэтам, композиторам - на "вы".
Он говорил не "я" - "товарищ Сталин",
себя подмяв под собственный режим,
поскольку был, как истина, нейтрален,
как труженик-народ непогрешим.
Я cрисовал его для школьной стенгазеты.
В пустых погонах. Ибо вождь - не пост,
а факт природы. Думайте, поэты.
Он звезды раздает, а значит, выше звезд.
Верша дела всемирного размаха,
он вскакивать учил на первый же свисток, -
творец парализующего страха,
легко переходящего в восторг.
2005
ПАМЯТИ СЫНА
Затылок, став холодным,
Становится природным…
Е.Хорват
Рванул к воротам флангом,
пустил тяжелым шлангом
по вратарям и штангам.
Пробежка богомола,
вытьё без угомона,
подъём в крови гормона.
А небо стало нёбом
и защемило словом.
А слово стало новым,
ушло головоногим
к слоям глубоководным.
Затылок стал холодным…
2005
* * *
…А ведь, бывает, и у Моцарта
пасется мысль от колышка до колышка,
и каждое колено предсказуемо.
Тревожный Шуберт мнется красной девицей.
Глядит Бетховен петухом взъерошенным -
гроза курятника.
И даже Бах, принадлежащий Царствию
Небесному, - сопит органом так,
что близится зевота рефлекторная.
Стареют наши средства выражения:
быстрее, чем меняются
береговые линии.
Стареет, видимо, и то, что выражается:
изящный человек с глубокомыслием,
мятежный человек с его протестами,
возвышенный чудак с его бесполостью.
Вот так и мы, дружище, оконфузились,
отдав себя фигуре патетической,
да грусти пиитической. А нет ли у тебя
хороших мемуаров? Или триллера?
2005
ВИАДУК
Александру Вернику
Два холма-массива Иерусалима
арочный, гигантский свяжет виадук.
Не уверен, что необходимо,
но красиво - замирает дух.
Пешим переходом достижима
башня, где работает мой друг.
На ее террасе (кофе, тосты)
сдвинуты столы: захочешь - разложи
рукописи, снимки, чертежи.
Кто-то взглянет ревностно и остро.
Есть кому: придумал - покажи.
Юная жена, мой верный компас,
что-то мне читает. Кофе не разлей.
Как я в ней любил суждений тонкость,
вздрагиванье кожи у ноздрей.
Цветники и рощи междухолмья.
Зданьями уставлены холмы.
Разве жизнь бывает бездуховна
там, где мы?
Если донимают счеты и ошибки, -
это снимся мы себе самим.
Растворенность в воздухе улыбки.
Утро мысли. Иерусалим.
2005
В. ГОЛКОВУ - НА КНИГУ "ПЕРЕКРЕСТОК НОЛЬ"
Трудолюбив и толков,
мастер, лишенный зазнайства,
выпусти водку "Голков":
на этикетках издайся.
Думаю, станешь звездой -
скажет спасибо читатель,
горького слова настой
тут же топя в дистилляте.
2006
ЗАПОВИТ
Арсению Слуцкому
Как умру, похороните
меня в Самарии,
на холме, где видишь обе
водные стихии:
бирюзовую, что копит
слезы сгустком соли,
и лазурную без края -
символ нашей воли.
В этой точке на песочке -
зной пересеченья
Божьей воли, нашей доли,
блага и мученья.
И не стройте общей крыши
с нашими врагами:
их учили: мы не люди -
камни под ногами.
Схороните - и живите:
в этом весь и фокус,
что, присутствуя на свете,
будим в них жестокость.
Усмехайтесь поношеньям,
Вечной Книге веря:
вот земля, где человека
отделят от зверя.
2005
* * *
Елене Игнатовой
В теплоте православия,
в стуже русской зимы
в куполах пятиглавия
завихрялись умы.
И чего же тут грешного,
если льется душа
в лунку пышущей гречневой
молоком из ковша.
У еврея, татарина,
у мордвы, немчуры
та же в сердце проталина
средь кристальной коры.
И разъехавшись по свету,
обозлясь, разделясь,
повинуемся Господу,
завещавшему связь.
Слава роду и племени,
но лопату подбрось -
так же зерна и плевелы
разлетаются врозь.
…Арканзас или Австрия,
Веллингтон или Лод -
хохломская, глазастая
в доме ложка живёт.
2006
* * *
Эти тусовки и склоки, и в них я - как перст.
Призрак как будто.
Ни на кого не валю: исчезает контекст,
в коем я буква.
Мой иероглиф (и здесь я такой же, как все):
рядом, в ладони ладошка,
два силуэта вдоль моря идут по косе -
мама и дочка.
Этим скрепляю прошедший и нынешний вид
личных сокровищ.
Но, как узор на песке, иероглиф размыт.
Не восстановишь.
Дочь меня любит, как любят кота или пса.
Сам я тускнею.
В речи и в музыке, в детских тревогах отца -
больше не с нею.
Я ей рисую коня, карандаш очиня.
Слаб в кувырках Интернета.
Девочка, поздний ребенок, не знает, что я
гость с того света.
2006
* * *
Елене Игнатовой
Еврейчик из Брод и евреечка с ним
палатку держали, потомство растили.
Считается первым поэтом России
их правнук, не вздумавший брать псевдоним.
Российское тесто - хоть мни да крути -
обратно крутым собирается комом
и мерит себя триединством знакомым,
иначе концы не свести.
Добавкой кровей не гнушался русак -
немецкой ли, польской, еврейской, кавказской …
Но чем она служит? - Отлично, закваской.
А дальше-то как?
Взбухает народность, и ты в ней чужак,
и, самодержавью решительный враг,
отторгнут средой православия вязкой.
Ты судишь поступки единым судом -
Россия, Габон или Речь Посполита.
Гноили в Мордовии космополита.
Гоните в Жидовию: там ему дом.
Но что бы аксаковец ни намечтал,
навеки подпорчен этнический имидж.
Еврейчик из Брод, Пастернак, Мандельштам -
из этой словесности их не изымешь.
А я - и не сунусь в чужие дела.
Подался к своим и судьбе не перечу.
Спасибо Москве, что еще не ввела
налог на владение русскою речью…
2006
* * *
А вернуться - так в Новгород.
Не приблудою-псом -
промышляющим впроголодь
иноземным купцом.
Ну, лицо будто в копоти,
и ни чарки вина,
и не ем что ни попадя -
значит, вера ина.
Обхожу пятиглавицу -
так и есть, не крещен.
А что девушки глянутся,
тут и Бог не при чем.
Ни на что не позарился,
и живу на свои.
Но в цепи на пожарище
принимаю бадьи.
Чужеродною примесью
грохочу по мосткам.
Улыбаюсь кириллице,
как весенним росткам.
Мне листаемой повестью -
вольный град, перезвон.
И березы над Полистью -
оставаться резон.
И рассвета молозиво,
и речей прямота.
Незакатное озеро.
Полыханье креста.
Может, шапку косматую
за обедом сниму.
Может, Варьку посватаю.
Может, веру сменю.
Не к Москве, не к Саратову -
тянет к Луге и Мсте.
Вот о чем и царапаю
на своей бересте.
Май 2006, Москва
ХУДОЖНИК ВОЛКОВ
Художник Волков Е.Е.
И что дают в Интернете нам?
Ну, в группе: снимался с Репиным.
Ну, ссылка в чьей-то статье.
И имени-то не вытрясти.
Евгений? Егор? Евграф?
Вот жизнь в тени знаменитостей,
и кисти небуйный нрав.
Держала слава за пасынка,
И все-таки через век
вытаскивают из запасника
пленительный "Первый снег".
Становится даль темней.
Листвой поляны забросаны.
Еще обозначен в осени
лишь запах морозных дней.
И свежестью пронзены
сиротство лесов, распутица
и знание: что-то сбудется -
потом, через век зимы.
Вот так. Покончишь с набросками,
допишешь холст, отойдешь:
"Хорош ли пейзаж-то, Господи?" -
И слышен ответ: "Хорош".
Спокойствием мощи подлинной
засел в моей голове
делившийся грустью с родиной
художник Волков Е.Е.
Май 2006, Москва
ПРИМЕЧАНИЯ:
1
Аялон - автострада, пересекающая Тель-Авив. к
тексту
2
Мохнатый - шутливое название Манхэттена у русских американцев. к
тексту
3
Тетя Софа (Софья Власьевна) - обозначение советской власти у диссидентов.
к тексту
|