| "Флейта
Евтерпы" №4, 2006 |
КОСМОПОЛИТ
В тихом омуте водится гомеостаз. Неизменная сцепка времён и событий.
И статичное солнце застыло в зените. Никаких перемен. Никаких выкрутас.
В недрах каждой души - тишина камышей, безмятежности свет в каждом встреченном
лике. Никого не клянут и не гонят взашей, и давно как упали до шепота
крики. Гарнизонная служба - балы да балы; никаких тебе стрельб, ни муштры,
ни учений... Лишь привычная мягкость подводных течений да вконец отупели
прямые углы. Безгранично растет совокупный продукт; нет причин для тревоги
в большом или в малом... Ну а если мерещится: воздух протух, всё, что
нужно - слегка помахать опахалом. Постоялый дворец под названием "Ritz"
принимает гостей с византийским комфортом. И застыли улыбки, как маски
post mortem, на холодном безжизненном мраморе лиц. На хиты разошелся двухстопный
хорей, тешит нёба согражданам жвачная мята... А словечко "несчастье"
из всех словарей королевским указом навеки изъято.
А в соседней стране морок, глад и война, продуктовые карточки, вопли
с трибуны... Здесь азартно вкушают грядущие гунны животворную кровь молодого
вина. И клянут здесь соседей, погрязших во зле, и поют только то, что
не может не петься... И несет ароматом немыслимых специй, беззастенчиво
смешанных в общем котле. Здесь на подвиг зовёт героический стих, здесь
задумчиво бредят травою у дома; здесь уравнен в правах каждый sapiens
homo, но одни ощутимо равнее других. И под залпы орудий летит конфетти,
и проходят года в беспросветной надежде под волнующий трёп об особом пути,
ни единым народом не хоженном прежде. На пространстве, сроднившем и пальмы,
и льды, где везде тупики и поди да пойми-ка, кто сегодня сильней: Аввакум
или Никон под крылатою тенью извечной вражды. И в раздумьях мудрец и духовный
урод: кто извечно фальшивит в той горестной гамме? - то ли это вождям
не везёт на народ, то ль народу всегда неуютно с вождями.
Ну а где-то, с историей времени слит, но давно не служа обстоятельством
места, проживает повсюду - от Иста до Веста - незлобивый насмешливый космополит.
Да, с каких-то позиций ему повезло: он возможность имел выбирать - вот
и выбрал, чтобы просто дышать, никому не назло, и себя выражать в гибких
рамках верлибра. Без восторженной нежности к тем и другим, не храня в
себе ненависть к тем или этим - он живет не в стране, он живет на планете,
где давно упразднен государственный гимн, где пронырливый страх не вселяется
в сны: сны, в которых бои, старики и калеки; на планете, где нормы всё
так же важны, но границы прозрачны, как горные реки. В остальном он как
все: есть друзья и родня, есть успехи, ошибки, метанья и муки, и мятежный
безжалостный ветер разлуки, и улыбчивый гомон весеннего дня. Но вдогонку
ему шепоток, шепоток: мол, разрушен костяк, мол, негоже без Родин...
Подведет ему совесть последний итог.
От нее лишь одной он всегда несвободен.
КОНТРАПУНКТ
В паутине рутинно-кретинистых дел,
изодрав себе душу дорогою тяжкой,
ты на свете, который не так уж и бел,
незаметною куклой живешь, невальяжкой.
В авангарде пируют не дувшие в ВУЗ.
Пустяки, что колени болят от гороха...
Сахар, смешанный с солью, неважен на вкус,
но когда привыкаешь - не так уж и плохо.
Всё не так на земле, никого в облаках,
одинаково выглядят Раи и Ады;
и повсюду долги, ты в долгах как в шелках,
и осклизло снуют по тебе шелкопряды.
На весах объективности сбита шкала,
из преступников вышли отменные судьи...
Но страшнее всего - зеркала, зеркала,
из которых глядят незнакомые люди.
На тебя, мудреца - недобор простоты,
позабыли тебя то ли бог, то ли боги...
но спасает любовь, без которой - кранты,
и с которой отсрочены все эпилоги.
КРИЗИС СРЕДНЕГО В
всюду лающий вздор всюду тающий лёд
недобор перебор недолёт перелёт
беспородную синь воспевает акын
но куда ты ни кинь всюду клин всюду клин
где-то замер рассвет в мизансценах аллей
нет движения нет ты неправ галилей
так что мил человек не тряси свой вольер
как в обочину снег прорастай в интерьер
сказок нет сёстры гримм кровь забрызгала блог
что притих серафим что умолк ангелок
как змеюка гюрза не гонимая прочь
заползает в глаза эта ночь одиночь
недочитан гийом пустота в голове
обвини же во всём кризис среднего в
жизнь меж пальцев течёт в никуда невпопад
и обратный отсчёт по мозгам как набат
ты ведь тёртый калач понимаешь вполне
что хоть плачь хоть не плачь но в бессменной цене
ощущать и ловить сквозь задышливый мрак
притяженье любви
беспощадной
как рак
СВЯТО МЕСТО
Хоть палатку разбей у отрогов Искусства,
хоть построй там гостиницу типа "Хайатта",
но увы - свято место по-прежнему пусто,
оттого ли, мой друг, что не так уж и свято?!
Ты, пером или кистью ворочать умея,
вдохновлен победительным чьим-то примером,
но увы - если в зеркале видеть пигмея,
очень трудно себя ощутить Гулливером.
И поди распрямись-ка в прокрустовой нише,
где касаются крыши косматые тучи,
а повсюду - затылки Забравшихся Выше
да упрямые спины Умеющих Круче.
Но козе уже больше не жить без баяна;
и звучат стимулятором множества маний
двадцать пять человек, повторяющих рьяно,
что тебя на земле нет белей и румяней.
Будь ты трижды любимым в масштабах планеты
или трижды травимым при помощи дуста -
не стучись в эту дверь и не думай про это.
Сочиняй.
Свято место по-прежнему пусто.
ШАНСОН
Соберись и не будь как податливый воск, для себя находя благородный пример
в марш-броске вдохновенных суворовских войск через Альпы, Памир и гряду
Кордильер. Этот век - не совсем волкодав, но борзой, то насыщен и полон,
то холодно-пуст... А искусство кипеть паниковской слезой - не важнейшее
из современных искусств. Десять брошенных женщин пекут каравай; им бы
только тебя заманить калачом... А веселые други орут: "Наливай!",
продолжая разнузданный трёп ни о чём. Только, ёлки-моталки, кричи - не
кричи, хоть бреди в колее, хоть живи на краю, но нездравого смысла косые
лучи озаряют хромую судьбину твою. Иногда под конём, а порой на коне,
иногда по долинам, порой по горам...
Лишь бы голоса ты не терял, шансонье, и не верил размаху чужих фонограмм.
ДЕКОРУМ
По взгорьям, долинам, по прериям и жилконторам
мы тратим себя и гордимся: мол, сдачи не надо.
К нам можно везде и всегда заходить без доклада.
Хлопок по плечу - это тоже обычный декорум,
а хочется выплеснуть, выкрикнуть: "Шли бы вы бором!",
накушаться яда.
Ужель комильфо - сто смычков натерев канифолью,
в огонь бросить скрипку, купив барабан и гитару?!
Но всё это хочется - с кем-то на тройку, на пару...
А то в одиночку - рисково. Не справишься с болью,
и станешь больной, раздражительный, траченный молью,
копить стеклотару.
Аукционист молоточком грохочет отбойным,
вгрызаясь в чужие надежды, как будто в породу.
Тускнеет светило, приклеенное к небосводу,
давно безразличное к нашим и миру и войнам -
вот так бы нам тоже... А то эти дёрги на кой нам?! -
лишь камушки в воду.
А время уходит ни шатко, ни валко, ни шибко...
Извечный удел: между славой торчать и позором.
Что спето самим - много хуже, чем спетое хором.
Ошибка - отнюдь не в ответе; в задаче ошибка...
И что-то под кожей... Но вдруг это тоже - декорум?!
Дешевка?! Фальшивка?!..
БЕЗ
куда мне без тебя куда
в какую тишь каких пространств
в какие страны города
в посконный рай в буддистский транс
куда мне без тебя куда
сидеть смотреть реал мадрид
и не бросать кусочки льда
в среду что пьется и горит
заткнуться выйти из игры
вот так за здорово живешь
в какой излом земной коры
в какую ложь и безнадежь
найти одну из ойкумен
где есть закат и есть рассвет
где есть понятие "взамен"
а боли не было и нет
ушел под воду знак огня
и наш париж не стоит месс
всё что осталось у меня
какого беса если без
БОСТОНСКИЙ БЛЮЗ
Вровень с землей - заката клубничный мусс.
Восемь часов по местному. Вход в метро.
Лето висит на городе ниткой бус...
Мелочь в потёртой шляпе. Плакат Монро.
Грустный хозяин шляпы играет блюз.
Мимо течёт небрежный прохожий люд;
сполох чужого хохота. Инь и Ян...
Рядом. Мне надо - рядом. На пять минут
стать эпицентром сотни луизиан.
Я не гурман, но мне не к лицу фастфуд.
Мама, мне тошно; мама, мне путь открыт
только в края, где счастье сошло на ноль...
Пальцы на грифе "Фендера" ест артрит;
не потому ль гитары живая боль
полнит горячий воздух на Summer Street?!
Ты Би Би Кинг сегодня. Ты Бадди Гай.
Чёрная кожа. Чёрное пламя глаз.
Как это всё же страшно - увидеть край...
Быстро темнеет в этот вечерний час.
На тебе денег, brother.
Играй.
Играй.
ИЮЛЬСКИЕ СНЫ
Мне снится, что меня "ведут" затейливо, но незаметно.
Вокруг меня вскипает Этна тревожных сумрачных минут.
Дождливый день горчит на вкус, как послевкус грехопадений...
И люди с ликами медуз за мною следуют, как тени.
А их апоплексичный босс, угрюмый безымянный Некто,
давно зовет меня Объектом бесповоротно и всерьёз.
А я, вины не зная сам, тоскою смертною окутан...
Мой день расписан по часам, мой путь разложен по минутам -
не мной. Я не принадлежу
себе. В полшаге - воют волки...
Усталым бурлаком на Волге тащу громадную баржу
предчувствий несказанных бед, застенка, подлости и пыток...
Всё.
Передоз.
Переизбыток.
Но сну конца и края нет...
Мне снится, будто я пропал. А мир всё тот же, тот же, тот же...
На бриге мой веселый Роджер другим являет свой оскал.
Июль всё так же краски дня переплавляет в адской домне...
Мой сын рожден не от меня. Моя жена меня не помнит.
Я ни на пике, ни на дне в вечерний час, и в час рассветный...
Мои родители - бездетны. Мои друзья - друзья не мне.
А стайки некогда врагов иных боев раздули угли...
И не найти вовек следов моих ни в яндексе, ни в гугле...
И как безмерно тяжело
мне, бестелесному, немому,
не верному земле и дому, смешавшему добро и зло,
признать незначимость свою в краю, где счастливы давно все,
и быть лишь тенью в том раю - в раю, где я не нужен вовсе.
Но вот - рассвет, свободой пьян, приходит тропкою рутинной.
Белесой плотной паутиной на деревах висит туман.
Неброскость птичьих фонограмм, и воздух, будто терпкий рислинг,
и, как бывает по утрам, кристальная прозрачность мысли.
Куда-то делись боль и злость, тревог критическая масса...
Что не сбылось - еще удастся. Что удалось - то удалось.
И, избежав пилюль и пуль, я полон солнечного пульса...
Так в сорок пятый мой июль
приснилось мне, что я проснулся.
ПРЕДГРОЗЬЕ
Уходит в завтра дня текущего ладья...
Июль. Безветрие. Предчувствие дождя.
И тишина царит во граде обречённом...
Сомненья в сторону! Небесный Корбюзье
поставил подпись под проектом: быть грозе.
И грому трубному. И белому на чёрном.
Отлично знают утомлённые дворы,
как губы города рассохлись от жары,
как облака летят, забывшие о влаге...
А воздух сумрачен и плотен, как желе,
и смолкли птицы.
И томится на столе
от немоты своей уставший лист бумаги.
|