|
Борис Хазанов (Мюнхен) К СЕВЕРУ ОТ БУДУЩЕГО: ХАЙДЕГГЕР И ЦЕЛАН
|
||
| "Флейта Евтерпы" №4, 2006 |
"Хайдеггер - это долгая история. Муки и катастрофы целого столетия
породили эту философию... Из философских соображений он слелался на какое-то
время революционером-националсоциалистом, но философия помогла ему и отряхнуться.
С тех пор его мысль кружила вокруг проблемы соблазна, совращения духа
волей к власти. Хайдеггер, мастер из Германии... Он и в самом деле был
очень "немецким", не меньше, чем герой Манна композитор Адриан
Леверкюн. История жизни и мысли Хайдеггера - это ещё один вариант легенды
о докторе Фаусте. В ней, в этой истории, проступает гипнотическое очарование
и говокружительная бездонность немецкого пути в философии... Политическое
головокружение превратило Хайдеггера отчасти и в того "учителя из
Германии", голубоглазого арийца, о котором говорит Целан".
1 Это - цитата из книги "Мастер из Германии" (1994) Рюдигера
Зафранского, писателя, историка и биографа, чьи книги о Шопенгауэре, Гофмане,
Шиллере, Ницше, Хайдеггере сделали автора известным во многих странах. Слово Meister означает учитель; другие значения - мастеровой-умелец,
выдержавший специальный экзамен; учёный магистр; художник или музыкант-маэстро;
глава рыцарского ордена или масонской ложи; руководитель и образец для
подражания. Hexenmeister в "Вальпургиевой ночи" (Фауст I) -
что-то вроде бригадира над ведьмами. Но прежде всего заголовок книги Зафранского
намекает на знаменитую "Фугу смерти" Пауля Целана, о которой
мы скажем ниже.
* * * Opus magnum Мартина Хайдеггера, 400-страничный главный труд "Бытиё и время", создан в молодости. Книга (оставшаяся незаконченной) была написана в 20-х годах, в пору тайной близости Хайдеггера с его ученицей, тогдашней студенткой Фрейбургского университета и будущим философом и социологом, автором "Истоков тоталитаризма" Ханной Арендт. То, что называется последними вопросами философии, напоминает вопросы
ребёнка. Почему то, что есть, есть? Почему существует что-то, а не ничто?
Что значит - быть? Последний вопрос распадается на два. Первый:
что мы имеем в виду, говоря - я есмь, я существую; и второй: в чём смысл
моего существования? Естественные науки рассматривают человека как часть
предметного мира. Между тем наша жизнь, бытиё "вот здесь", не
может быть только предметом внешнего рассмотрения, об этом знают поэты,
это понял Шопенгауэр. Бытиё - это мы сами, и, в отличие от "объектов",
мы никогда не бываем кем-то или чем-то готовым и окончательным. Бытиё
человека заключает бесчисленные возможности самоосуществления. Но я своё
бытиё не выбрал; меня не спрашивали, хочу ли я быть. Мы заброшены в мир.
И мы не можем уйти от себя. Мы - это то, чем мы становимся. Тут появляется второй персонаж философской пьесы: Время. Вглядываясь
в феномен времени, мы замечаем надвигающееся облако на горизонте - смерть.
Время постоянно что-то уносит. Когда-нибудь оно унесёт и нас. Во временности, в том, что бытиё "временится", заключён двойной
вызов: время открывает перед бытиём всё новые возможности, и время превращает
его в бытиё-к-смерти. Время - это и есть смысл бытия. Вопрошание смысла
есть "ситуация страха". Анализу страха - экзистенциальной тревоги
- посвящён 40-й параграф "Бытия и времени", чуть ли не самый
известный текст Хайдеггера. Не станем сейчас углубляться в хитроумную,
собственного изготовления терминологию Хайдеггера, которая дала повод
историку Голо Манну довольно непочтительно назвать его философствование
"смесью глубокомыслия с духовным надувательством". Мы живём в мире рядом с другими и вместе с другими. Эта необходимая форма бытия заключает в себе известный риск: приноравливаясь к другим, я теряю себя. Я становлюсь "как все", я уже больше не я сам, я - это "люди". ("Не видите, что ли, - говорили в России пытающемуся протолкнуться в очереди, - здесь люди стоят!" Под "людьми" говорящий подразумевал себя). Теперь я уже "кто-то", man Хайдеггера. Фразы "man sagt", "man schreibt" передаются по-русски безличной формой глагола: говорят, пишут... Но и man состоит из таких же поддельных людей, у которых вместо лиц вывески: толпа, безличный и безответственный коллектив. Взгляд философа устремлён на близкое будущее. Тоталитарное общество уже на пороге.
* * * Вот краткая хроника: дело происходит во Фрейбурге, в старинном, славном
университете XV столетия, где с 1928 года Хайдеггер занимает кафедру своего
бывшего учителя-еврея, знаменитого Гуссерля. Весной 1933-го Хайдеггер
избран ректором, первого мая вступает в Германскую националсоциалистическую
рабочую партию. Двадцатого мая подписывает приветственную телеграмму вождю,
27 мая, в присутствии партийных бонз, министра, ректоров других университетов
произносит речь, в которой призывает студентов и учёных коллег служить
делу национальной революции. Всё это сопровождается фантастическим философствованием
о прорыве к подлинному бытию. Хайдеггеру кажется, что нацистский переворот
возвращает человеческому существованию утраченную подлинность. Хайдеггер
словно под властью какого-то наваждения. Он даже назвал его, в стиле пронацистской
риторики, опьянением судьбой. Он разъезжает по городам, ораторствует,
летом организует студенческий "научный лагерь", странную смесь
платоновской Академии и военно-спортивного стана бойскаутов, - костры,
патрули, поверки, вынос знамени под барабанный бой и песню "Сегодня
нам внемлет Германия, а завтра - целый мир". С помпой, в коротких
штанах и гетрах, ректор Хайдеггер принимает рапорт некоего доцента, который
руководит экзерцициями студентов с деревянными ружьями. Готовится реформа
университета, где по примеру всей страны должен быть введён принцип "вождизма". Это продолжалось недолго. Нечего и говорить о том, что новому режиму
философия Хайдеггера была ни к чему. Никто из этих троглодитов никогда
не читал и не мог бы прочесть его сочинения. Сам мыслитель-фантаст мало
помалу не то чтобы образумился, но как-то остыл. Политика приелась, административные
обязанности обрыдли. Начались трения с партийными инстанциями, интриги
коллег. Через год после назначения ректором Хайдеггер подал в отставку. После войны у него начались неприятности. Философ, внутренне давно порвавший
с нацизмом, оправдывался, подчас кривил душой; тягостная история опьянения
и похмелья известна сейчас во всех подробностях. Увы, Хайдеггер не был
исключением. Он просто был самым знаменитым из писателей, мыслителей,
интеллигентов, поддавшихся теперь уже почти непонятному для нас обаянию
фашизма. От Хайдеггера ожидали публичного признания своих заблуждений.
Он этого не сделал. Почему? Из гордости? Или оттого, что считал своё грехопадение
невольным, искренним, в каком-то смысле даже логичным? Арендт, восемнадцатилетней девушкой приехавшая во Фрейбург, где она стала
ученицей и тайной подругой Хайдеггера, эмигрировала в 1933 г. во Францию.
Останься она на родине, её сожгли бы в печах. Через много лет она посетила
философа и его жену в Шварцвальде. После этого она приезжала к ним каждый
год. Ханне Аренд принадлежит следующее высказывание об учителе из Германии:
"Буря, пронизывающая мысль Хайдеггера подобно тому ветру, который
тысячелетия спустя всё ещё веет на нас со страниц Платона, родилась не
в нынешнем веке. Она пришла из незапамятного прошлого, и то, что она оставила,
есть нечто свершившееся и совершенное - то, что возвращается, как всё
совершенное, к глубинам прошлого".
* * * В июле 1967 года Пауль Целан, приехав во Фрейбург, с некоторым удивлением
увидел свои книги в витринах книжных лавок. На его выступление в Большой
аудитории университета собралось больше тысячи человек, никогда ещё он
не видел перед собой такую массу слушателей. В зале сидел Мартин Хайдеггер.
Целан основательно знал философию Хайдеггера, ощущал магнетизм его мысли.
Принадлежавший ему экземпляр "Бытия и времени" испещрён пометками.
Помнил он и то, что произошло с Хайдеггером в 1933 году. Чего он не знал,
так это то, что 78-летний философ обошёл заблаговременно книжные магазины
города и попросил владельцев заказать и выставить сборники стихов Целана. Их познакомили, кто-то предложил им сфотографироваться вдвоём. Целан отказался. Но Хайдеггер не обиделся. На другой день Целан отправился в гости к Хайдеггеру в Тодтнауберг, в уединённый домик в горном Шварцвальде, с видом на дальние развалины замка Церингов, владетельного рода, вымершего в XIII веке. О чём они там беседовали, неизвестно. Памятником этой встречи остались одно стихотворение и запись в книге для посетителей: "В надежде на встречное слово...". Надеялся ли гость услышать сочувственный отклик? Или ждал, когда же, наконец, знаменитый философ произнесёт своё слово в осуждение Голокауста? Хайдеггер промолчал - и распрощался с Целаном.
* * * Последние 15 лет своей жизни Целан не читал на своих выступлениях "Фугу смерти" (Todesfuge, 1946). То ли она казалась ему "зачитанной", слишком известной и зацитированной, то ли он не хотел поддерживать ставшее понемногу общим местом представление о нём как о поэте каббалистической темноты и неотвязных воспоминаний о лагерях смерти.
Чёрное молоко рассвета мы пьём его на ночь Чёрное млеко рассвета мы пьём тебя ночью Чёрное млеко рассвета мы пьём тебя ночью Он зовёт играет всё слаще смерть Чёрное молоко рассвета мы пьём тебя ночью
Перевод, который я решаюсь здесь поместить, далеко не передаёт пронзительной
силы, невыразимой тоски и музыкальной прелести этого стихотворения; всё
же попробуем просто понять, о чём оно. Как и у Мандельштама (чья слава в Германии основана в огромной степени
на конгениальных переводах Целана; он замечательно переводил и других
русских поэтов: Лермонтова, Цветаеву, Есенина), мы встречаем здесь то,
что принято называть смысловыми пучками. Активизировано множество смыслов,
содержащихся в слове; каждая метафора многослойна и не просматривается
до конца. Стихотворение - сложная система ассоциаций, допускающих всё
новые и неожиданные толкования. Секрет в том, что в пространстве стиха
имплицитно присутствуют все толкования; исчерпать их, однако, невозможно. "Фуга смерти", с её расшатанным синтаксисом (не зря она печатается
без знаков препинания), бормочущей монотонной дикцией, с почти маниакальным
повторением одних и тех же формул, в самом деле построена как фуга: голоса
подхватывают одну и ту же музыкальную фразу. Первый слой очевиден: речь идёт о лагере уничтожения, о заключённых,
которых заставили рыть яму, куда на рассвете будут сброшены их трупы.
Но, кажется, их ждёт другое: сожженные в печах, невесомым дымом поднимутся
они в облачное небо. За этим кругом образов просматривается другой - воспоминания
детства. Ребёнок пьёт на ночь молоко. Утром он сидит в классе на уроке
музыки. Лагерь - это немецкая школа, обречённые на смерть евреи - ученики.
(Воспитание - постоянная тема классической немецкой литературы). Надзиратель-эсэсовец
с кинжалом у пояса, пишущий по вечерам нежные письма невесте, играющий
на скрипке, - это педагог, лагерь вдалбливает то, чему нигде нельзя научиться,
смерть - учитель из Германии. Сквозь всю ткань стихотворения просвечивают
два женских образа: золотоволосая Гретхен, согрешившая героиня Гёте и
традиционный образ Германии, - и Суламифь, возлюбленная царя Соломона,
девушка с пепельными волосами. Теперь она сама станет пеплом.
* * * Настоящее имя Целана было Пауль Анчель-Тейтлер; он родился 23 ноября
1920 года в Черновцах, главном городе Буковины, которая до конца первой
Мировой войны была коронной землёй Австро-Венгерской империи, затем отошла
к Румынии, ныне входит в состав Украины. Как во всех еврейских семействах
круга, к которому принадлежали родители Целана, его родным языком был
немецкий. Вторым родным языком был румынский (Целан окончил в своём городе
лицей имени великого князя Михая), кроме того, как всё образованное румынское
общество, он говорил по-французски. Хорошо владел русским, знал английский,
древнееврейский, позднее учился итальянскому и португальскому. Целан решил стать врачом и отправился учиться во Францию. Летом 1939
г. он приехал на каникулы к родителям. В сентябре началась война, пришлось
остаться в Черновцах. Он поступил в университет. Его интересы изменились:
теперь он увлечён романской филологией. В июне следующего года в Буковину
вступает Красная Армия, и на один год подданные румынского короля становятся
советскими гражданами. Затем город оккупируют части вермахта и румынские
войска. Седьмого июля 1941 года в город прибывает эсэсовское оперативное
формирование - Einsatzgruppe D. Девушка по имени Рут Лакнер, подруга Целана,
находит убежище для семьи - маленькую румынскую фабрику; хозяин готов
помочь евреям, но родители Целана считают, что опасность преувеличена.
Целан прибегает домой - матери и отца уже нет, они были отправлены в лагерь.
Там они и погибли. Самому Целану удалось бежать, правда, он угодил в румынский трудовой
лагерь и находился там до февраля 1944 года. Осенью советские войска освобождают
Буковину. 24-летний Целан снова записывается в университет, но в конце
войны перебирается в Бухарест, затем уезжает в Вену и в конце концов,
в сорок девятом году, поселяется в Париже. Здесь он женился на художнице
Жизель Лестранж. Целан писал стихи ещё в лицее. После войны его стихотворения, написанные
по-немецки, стали появляться в печати; румынский поэт и критик Йон Карайон
включил их в антологию современной лирики, вышедшую в Бухаресте после
войны. Тогда и возник пседоним "Целан" - анаграмма фамилии Анчель.
Первый поэтический сборник вышел в свет в Вене в 1948 году. Книжка была
издана плохо, впоследствии автор включил бoльшую часть стихотворений цикла
(в том числе "Фугу смерти") в сборник "Мак и память".
Мак, из которого добывается опиум, - это символ забытья; память борется
с жаждой забвения. В 50-е и 60-е годы Целан опубликовал ещё несколько сборников, среди них "От порога к порогу", "Решётка языка", "Роза ничья, никому", "Поворот дыхания", "Нити солнца", "Насильственный свет". Нелегко перевести самые заголовки этих тонких книжечек. Подстрочники трёх коротеньких стихотворений могут дать представление о сложности адекватного переложения: "На реках к северу от будущего / я забрасываю сеть, которую ты, / медля, отягощаешь / тенями, что написали камни". "Не у мох губ ищи свои уста, / не за воротами - чужестранца, / не в глазах - слёзы./ Семью ночами выше странствует красное к красному, / семью сердцами глубже рука стучится в ворота, / семью розами позже журчит фонтан". "Солнца из нитей / над серо-чёрной пустыней. / Мысль высотою / с дерево / перебирает звуки света: есть ещё / песни, чтоб петь / по ту сторону людей". Целан дожил до признания, хотя по-настоящему его значение осознано после
его смерти. Он в том ряду, где Рильке, Блок, Мандельштам, Аполлинер, Т.С.Элиот.
В 1960 году ему вручили бюхнеровскую премию, самую престижную литературную
награду в Германии, он произнёс по этому поводу речь, ставшую знаменитой,
- благодарный материал для академических словопрений. С годами язык Целана
становился всё концентрированней, стихи всё лаконичней, их многосмысленная
загадочность часто ставила читателей в тупик, музыка становилась семантикой,
и можно сказать, что его поздняя поэзия уже почти недоступна для перевода
на другой язык. В одном стихотворении из сборника "Sprachgitter"
(возможный перевод: ограда языка, решётка языка) употреблено выражение
zwei Mundvoll Schweigen. По аналогии со словом Handvoll (горсть) образовано
Mundvoll, "пригоршня рта". Две пригоршни молчания, два рта,
полных молчания. Невозможность выразить полноту чувства заставляет влюблённых
умолкнуть. Едва ли не центральная тема поэзии Пауля Целана - проблематичность
поэтического высказывания. Так ставится под сомнение коронный тезис Хайдеггера:
Язык - дом бытия. Может быть, язык - это крематорий бытия? Целан принадлежал к поколению самоубийц, тех, кто случайно не попал в лагерь или уцелел в лагере чудом, но так и не сумел уйти от смерти: как Примо Леви, как Тадеуш Боровский, как Жан Амери. Весной 1970 года автор "Фуги смерти" бросился с парижского моста в Сену.
|
|
|
ПРИМЕЧАНИЯ: 1 Все цитаты и стихотворение Пауля Целана в переводе автора статьи. к тексту |
||