"Самое время заменить идеал успеха идеалом служения".

Я многое хотел сказать в ответ,
Да нынче время заполночь. Обед.

Песнь четвертая

Жить в пригороде скучно. Но Бельмонт
Избавлен от гнетущей атмосферы:
Садятся ли, отряхивая зонт,
Взбодриться кофейком пенсионеры,
В наушниках ли юноша с утра
Уставился в лэп-топ, сосредоточен, -
Всем интеллекта тонкая игра
Присуща. Кроме тех, кому не очень...
В "Старбаксе" я не хохлюсь, нелюдим:
То с аспиранткой, милою мордашкой,
Политологию глухонемым
Преподающей, обсужу за чашкой
Теракт вчерашний, то примусь опять
Из Борхеса, о суетном не парясь,
Сюжет невероятный разбирать
С айтишником, чей дом Буэнос-Айрес.
Вот ласково приветствует меня
Печальный грек - на время интегралы
Откладывая, сетует: "Ни дня
Покоя нет! Я, как ребенок малый,
В трех соснах заблудился. Столько лет
Сынок мой на игле, все больше денег
Он требует... Прервал ты, Архимед,
Ученую династию, изменник!"
И, высморкавшись, прибавляет: "Мед
Поэзии есть жертвенность. Кавафис
Отмучился не зря. Его поймет
Лишь тот, кому не чужд античный пафос".
А вот мне сицилиец пожилой
Протягивает свежую газету:
"Сдирают со страны, за слоем слой,
Патриотизм! Я б феминистку эту,
Что о сексизме любит верещать
И что ни разу не смогла супруга
Орально возбудить, едрена мать,
Хотя и выставляет, нахалюга,
Спасительницей нации себя...
Ну, в общем-то, ты понял". И, затылок
Лысеющий рассерженно скребя,
Сопит, неуязвимый для ухмылок.

Хватает здесь и чопорности, но
Возможностей развеяться навалом:
То фестиваль французского кино,
То пешая экскурсия по скалам.
Еще вчера китайский Новый год
Зевак стращал драконьими ноздрями,
Глядь - расцветает сакура, и вот
Парад Святого Патрика в программе.
С трилистником в петлице и парик
Напялив рыжий, рекламируй "Гиннес"
И с малолеткой чокайся, старик,
Тяжеловесной кружкою на вынос!
Волынок стон, им душу береди,
Разбуженный цитатою из Йейтса,
Что трепетно шевелится в груди
У всякого ирландского индейца!..
А с музыкой так просто зашибись,
Причем любой - от блюза до фламенко,
Здесь ритмы до того переплелись,
Что Бородин балдеет от Пуленка,
И оба без ума от Бритни Спирс:
Им по пути от "Скаллерс" до "Регатты"
Не надоест орать друг другу "Cheers!" -
Мол, мы с тобою сказочно рогаты...
Немудрено: ведь Беркли, угнездясь
Меж двух консерваторий, столь же низко
Берет все ноты, что и пленный князь,
Поющий в хоре на слова Франциска.

Однообразны в Штатах города:
Из делового центра, полусонны,
С рабами корпораций поезда
Устало катят в спальные районы.
В них русскую нечасто слышишь речь
(За исключеньем разве что Нью-Йорка),
В объеме прежнем лексикон сберечь
Стремится эмигрантская подкорка.
Для коренных приезжий second hand,
Но если он при этом дум властитель
У соплеменников, его акцент
Чудовищный ему вы не простите ль?
Вот почему здесь опусы строчат
И те, кому недодал Бог извилин:
Менталитет, с которым был зачат,
Ты на чужбине изменить бессилен.
А в метрополии и по сей день
Коленца выдает литература:
Жиреют профсоюзы дребедень
Производящих, аппаратчик хмуро
Визирует их лепту на листе
Платежном ("Ох, боюсь, и не потянем
Пристрастие мы к этой мутоте,
Объявленной в верхах нацдостояньем!")
Гуманитарной парадигмы крен
Разок угробил пышную державу:
И ныне, балериной встав с колен,
Россия ей наследует по праву;
Пустые рассуждения ворюг
О техногенности цивилизаций
С их бездуховностью - известный трюк,
Дабы за счет бюджета нализаться!
Не может быть особого пути
У фармацевтики или хайтека,
Зато в ислам недолго перейти:
А кто докажет что Москва не Мекка?
Тогда и наступает благодать
Для холуев, не петрящих ни йоты,
Когда геополитикой бодать
По ящику решают патриоты...

Вернемся же к Бельмонту. Карнавал
В его пределах длится непрестанно:
На Пурим он Эсфирь короновал,
Состряпав блюдо из ушей Амана,
На Хеллоуин друида вывел он
В костюме вурдалака, как ни дико...
А фейерверки! Резвый марафон!
Гаити шик и блеск Пуэрто-Рико!
А ежегодная, в тени дерев,
Шекспировская эта феерия,
Чьи монологи, нам не надоев,
Предвосхитили ужасы земные!
Но краше всех, конечно же, North End:
Когда толпу ведет Святой Антоний
И чудо католических легенд
Мерцает над веками беззаконий;
Заливисто поет аккордеон,
Бранятся Панталоне с Арлекином,
И Цезарь с Брутом входят в пантеон
Считай что наравне с Отцом и Сыном;
Монашенка, смиренно семеня,
Заглядываясь в окна джелатерий,
Осознает трагично, что родня
Обильная и есть любви критерий
И Троицы восход или закат
Зависит от смуглянки, тарантеллу
Танцующей, пока рыбак, щербат,
Не клерка вожделеет, а Нателлу...
Эх, до чего же в Средние века
Нас довела аскеза с целибатом!
У басурман - целуй хоть ишака,
Имей всех разом, только будь богатым.
А мы, под видом смертного греха,
Свой этнос довели до вырожденья.
"Смотрите-ка, христианин! Ха-ха!
Сейчас в жидочка полетят каменья!"
Не Бога, Ницше, ты похоронил,
А демографию родной Европы:
Уж лучше бы хватился ты чернил,
Тогда и не пришлось бы рыть окопы!
От Библии народ, и наш, и их,
Теперь нам это ясно, происходит,
Но после мясорубок мировых
Он сил в себе плодиться не находит...
Свихнулся мир, тревожится душа
За племя угрожаемое рабье:
Экзамен на гражданство США
И тот сдавал я фурии в хиджабе.
Превыше шариата почитать
Должны мы Конституцию, замечу.
Свобода человечеству как мать,
С джихадом мы не назначали встречу.
А ежели наш городок занес
Он в привилегированные списки,
Вторую Хиросиму, не вопрос,
Ему устроим! И накатим виски.

...Все это и крутилось в голове,
Пока я гнал Пегаса по хайвэю.
Но я с героем Байрона в родстве
Не состою, и помышлять не смею.
Расказанный фривольный эпизод
Меня компрометирует, согласен,
И в некотором смысле создает
Еще одну из соловьиных басен.
Не стоит, впрочем, циклиться на том,
Что героиню вывел я с валторной:
Поскольку тщетен оперы фантом
С его попыткой нежности повторной.
И нам с Ильей уже не тридцать пять,
Пора отречься от разгульных оргий,
В которых и костей-то не собрать,
Дабы их чинно обмывали в морге.
И Дон Жуан тут вовсе ни при чем,
Не связаны ни он со мной, ни я с ним!
Пускай я буду просто трепачом,
Неравнодушным к соловьиным басням...

Под утро расставаясь, мы пришли
К консенсусу: на четверых веселье
Должно остаться втайне, куркули
На телефонах сотовых висели
В надежде языками почесать
И собственный повысить рейтинг в клубе
Публичной поркой всех, на ком печать
Претящего плебеям вольнолюбья.
Назойливо не стал я теребить
Зерцалина расспросами, хоть, право,
Его судьбы мне любопытна нить:
Как выпутался он тогда? Застава
Им под ружье поставлена была
Морская пограничная... Ну, ладно,
Что было, то прошло, и только мгла
Венец всему, что горько и отрадно!

Про Жанночку однако же узнал
Я кое-что пикантное, от Лили:
По живописцу сохла, веронал
Не выручил, и кровь ей перелили
Агента 007... Теперь влюблен
В рабыню бывший царь, а та на троне:
Работала семь лет на Пентагон,
Жила четыре года в Барселоне;
И вот, пока с Зерцалиным они
Кадрятся, и вполне довольны вроде,
Сэр Донахью в тоске проводит дни,
С палитрою колдуя на Кейп-Коде.
Без преувеличения, ко дну
Идет его фелюга, на полотнах
Изображает он ее одну -
Когда ундиной среди жаб болотных,
Когда гимнасткой юной, на шпагат
Садящейся напротив Сити-холла...
При этом он достаточно богат,
В его работах чувствуется школа,
И персональных выставок не счесть,
Включая все престижнейшие, в Челси.
Еще бы не бухал... Короче, жесть!
Романтики он в жизни не наелся.

Теперь немного о моей Лилит:
Дудеть ее учили в темпе быстром,
Запрос на темперамент утолит
Чуть грубовато, но по всем регистрам.
Пожалуй, инструмент тяжеловат
Для девушки, куда изящней флейта,
Зато с такой не спрячешься в халат,
Пересчитав на Цельсий Фаренгейта.
Валторна - это не хухры-мухры!
Знакомых у нее пока лишь горстка:
В Нью-Мехико томилась до поры,
Приехав аж из Усть-Каменогорска,
Армянка чистокровная... Влечет
Меня систематически к армянам:
Не то чтобы финансовый расчет,
Едва ль я с оттопыренным карманом
Откуда-нибудь выйду, но юдоль
Их скорбная, их сладостная нега,
Мне по сердцу. И пряный алкоголь,
Под бастурму, с видением Ковчега.

У Севера всегда в фаворе Юг.
Вот почему и химия меж ними
Молниеносно вспыхнула. Подруг
Негусто у норвежки. Ну, а имя
Ей Юхансен досталось от отца:
Поскольку покровительствовал Сталин
Борцам за справедливость без конца,
На то и был интернационален...

Такая вот история пока.
Кому смешно, держитесь за бока.

Песнь пятая

Я знал, что ненавидит Додик-Дэйв
Меня остервенело. Конкурента
Он расчленил бы и засунул в сейф,
А сам сбежал с Росинкой в Сакраменто.
Но в горло мертвой хваткою ему
Вцепилась благоверная, и славу
Он в жертву приносил ей, как Муму
Немой Герасим крепостному праву.
Лишь изредка он изощренно мстил,
С подтекстом ей элегии слагая:
"Мы гадами кишим, как нильский ил,
Мы крабьи экскременты, дорогая!
Два мертвых носорога - ты и я
На туши их червивые походим,
Миазмами блевотного гнилья
Беспозвоночным милые отродьям!.."
Преследуя лишь выгоду свою,
Жена терпела. В то же время Инна,
Хозяйка литподвала, в интервью
Расписывалась им весьма картинно:
"Из корифеев прозы здесь давно
К единственной и лучшей благосклонны,
Неподражаемой назвал бы... но
Ей подражать не смеют эпигоны".
Поскольку все равно они вась-вась,
Я рассуждал, нет смысла нарываться,
На кой нам чтобы буча поднялась?
И "смайлики" клепал в конце абзаца.
 
Мне Шкурвас комплименты отпускал
Дозированно. Кроткая улыбка
Маскировала хищника оскал,
Растянута, как на рейтузах штрипка.
Да ведь придраться не к чему, увы!
Я вел себя вполне политкорректно.
Ну, разве зажую чужой халвы,
Бутылку опрокину, кукарекну,
Аделькину подружку обзову
Безграмотной рифмачкой, и Аделька,
С протезом новым выплюнув халву,
Поникнет грустно, что твоя бретелька.
Не будем о подобных мелочах!
Став паинькой, не повергая вовсе
Собратьев в шок, я скоро бы зачах:
Как терапевт Мирон Семеныч Вовси,
По делу арестованный врачей
И из "Кремлевки" брошенный в Бутырку.
Иной бы предпочел шагать бойчей,
Чем на параше ползать врастопырку.

Поскольку все уж выступили, мне
Пришла идея собственный свой вечер
Забацать. Компетентен я вполне!
Из конотопского депо диспетчер 
И тот у них отметился. Меня ж,
Орла литинститутского, с которым
Разделаться стремились и мандраж
Испытывали все громилы хором,
С какой-то стати дилетантский сброд
По-прежнему мурыжит... Разве гоже?
Я к Инне Родеж - та безбожно врет:
"Давай-ка через год. Иль годом позже".
Я Додика в сторонку отвожу:
"Скажи, неужто это справедливо?"
Он мне, навозной мухою: "Жу-жу...
Я ей скажу, во время перерыва".
И через час, сияющий: "Прогресс!
Тебя на сцену выпустят в апреле!"
К хозяйке я, подпрыгнув до небес,
Лечу стремглав. Она: "На самом деле,
Забито все. Не раньше чем зимой".
Я чувствую себя как Чарли Чаплин
И, тростью молотя по мостовой,
Потею, фараонами облаплен.

Но вот один достойный господин
(Не стану называть), авторитетом
Слывущий среди них (его седин
Никто бы не уважил, но при этом
Он был неоспоримо на слуху
И популярностью из прошлой жизни
Их затыкал), он к моему стиху
Вдруг искренне проникся. Укоризне
Отеческой внемля, из-за кулис
Писательница (ей случалось "Уллис"
Произносить в беседе, не "Уллис")
Воскликнула: "Мы явно промахнулись!
Хоть он и не такой шаман как Псой,
Чей громыхал ветхозаветный бубен
Над штетлами гудзонскими попсой,
Хоть глас его и не настолько трубен
Как, скажем, у Лукомникова (ведь
Такие финтифлюшки Бонифаций
Порою выдает, что офигеть),
Созрел и он для бешеных оваций!"
"Давно за вашим творчеством слежу
Я с трепетом, пускай вам будет лестно," -
Призналась харьковчанка. "Жу-жу-жу... -
Подвякнул Шкурвас. - Жутко интересно".
На месте, без отсрочек, поклялись,
Далекие от интриганства оба,
Мне в августе устроить бенефис.
А также, заодно, в любви до гроба.

Бабло, бабло! Поэту без бабла
В литературе русской места нету.
Заранее коммерция внесла
Все слезы и мольбы в сухую смету.
Везде в нагрузку к классике идет
Двухтомник щелкопера. Если касса
Пустует и бухгалтерский учет
Не до конца освоен, вон с Парнаса!
Согласно циркуляру за декабрь,
На искру Божью исчерпалась квота.
Возьми себе на память канделябр,
Оставь огонь в камине для кого-то.
Кто твой преемник? Ловкий акушер,
У критикессы принимавший роды?
Риэлтор, что издателей в Танжер
Свозил и щедро оплатил расходы?
Нас не колышет. Главное, фуршет
Организован с помпой. А пиррихий
К чертям собачьим! Спондей? Что за бред!
Ты слишком нераскрученный и тихий.
Шустри, подобострастно хохочи,
Втирайся к гастролирующей львице
В доверие! Отменные харчи,
Мерси что пригласил повеселиться.
Рецензия? Ты шутишь. В альманах
Забросила давно я, сам Балясин
Мне гранки присылал. Да ну их нах,
Не платят ни копья, состав неясен,
А люксембургский спонсор-мудозвон
Не телится уже который месяц...
Конфетка, блин! И лес со всех сторон.
Из нью-джерсийских выбрал ты поместьиц
Наикрасивейшее. На душе
Становится спокойней. Тихо, Лева,
Держи себя в руках. Я неглиже,
Но к медосмотру явно неготова.
Ну что ты мелешь, кто в кого влюблен?
Тебя я как облупленного знаю.
Гляди-ка, заяц! Старый селадон,
Оставь меня, я не даю Мазаю.
О'кей. Договорились. Но потом
У Крысмана не вздумай водку трескать
И намекать, что половым путем
Большой талант передается дескать...

Тем летом я отправился в круиз
И кайфовал, кочуя по Гавайям.
Как вестерн две недели пронеслись,
Рой впечатлений был незабываем.
Повсюду эти куры - куд-кудах! -
Да и с людьми я запросто знакомлюсь:
То маршал попадется в орденах,
То филиппинка, то небритый homeless.
Общения хватало. А ландшафт
Настолько охренительный, что даже
Последний разродится алконавт
Поэмою на гонолульском пляже!
Естественно же, я черновиков
Обратно приволок солидный ворох:
Как одержимый черкал, бестолков
В экскурсиях, покупках, разговорах.
Поездка урожайная... А там,
Когда я возвратился, загорелый:
Плати давай, коллега, по счетам,
Для местного бомонда шоу делай!

Признаться, я немножечко робел:
Так, вспоминая про законы Мерфи,
Мурашки ощущает корабел,
Не первый ледокол спуская с верфи.
Но, тьфу-тьфу-тьфу, прочел я на "ура",
За что вкусил аплодисментов бодрых.
Замшельский рассиропился: "Пора
Тебя публиковать в молдавских "Кодрах"!"
(Мы оба знали, что журнал закрыт
И он, для стенгазеты юмореску
Вымучивая, как всегда острит,
Зачат от бледной тени Эминеску).
"Вот это круто!" - Пашка Абырвалг
Явился тоже выразить поддержку
(Приветствуя сеньора, сенескалк
На ласковую смахивал консьержку).
"Удачами, - картавил Леопольд, -
Сумели вы все ляпы перевесить!"
(В розетку он на двести двадцать вольт
Врубал электрошвабру на сто десять).
Восторженно Аделька с Женей Хрень
Кадили мне, забыв кто их затуркал
(Вторая вся лоснилась как тюлень,
У первой лезли щупальца из буркал).
Набилось много зрителей в подвал,
Но всех шустрее оказался Шкурвас:
Он поздравлял меня, а я внимал
Его речам медовым перекур весь...

Пришли, по счастью, и мои друзья.
Не оглашая списка, сообщу лишь:
Зерцалин, Лиля, Жанночка и я
Свалили под сурдинку. Не обжулишь
Хозяйку, Инну! Видела она,
Как скромно через сад мы улизнули.
"Стыдоба-то..." - подумала жена,
И мать, и бабушка. А нам-то хули?
Рванули мы сначала в "Lilypad"
(Одним психоделическим ансамблем
Мы увлекались: цитры и кларнет,
Плюс танцы с саблями - а этим саблям
Аналога в Бельмонте не найти,
И если все из Wellesley лесбиянки
Вдруг выскочат за геев MIT,
Отвязней не получится гулянки!),
А после, заморивши червячка
В соседнем ресторанчике "Буковски",
Отправились... [зачеркнута строка,
Исправленному верить. - Г. Марговский]

В пророки я не выбьюсь, ё-моё!
Пожить бы в удовольствие свое.

Песнь шестая

С моим триумфом зубодер Ступак
Мириться не желал, апофеоза
Он жаждал сам! И так ему, и сяк
Внушал я: краеведческая проза
Чужда мне, бельмонтолог он на "ять"
Единственный, и первенства мы пальму
Не делим, нет причины прибегать
Ни к газовой атаке, ни к напалму...
Но трудно что-то втолковать тому,
Кто глубоко травмирован разводом.
Зудел он бор-машинкой на дому,
Когда коттедж оттяпать с огородом
Из Нимфска привезенная жена
Удумала (моя землячка то бишь).
Он возопил: "Какого ты рожна
Мою карьеру хроникера гробишь?
За что историографа гнобишь
Непревзойденного?.." А в зыбке нюни
Новорожденный распускал малыш:
Его крестить пытались накануне
Втихую, но разгневанно супруг
Иконку, атеист по убежденьям,
У православной выхватил из рук
И в урну зафундырил с упоеньем.
Казалось бы: в свободной мы стране,
Ты не в ладах с трезвоном колоколен -
Избранницею светскою вполне
Обзаведись и будь себе доволен!..
Другое дело, что теперь Ступак
Ютится у заботливой мамаши:
Она шлимазлу то ночной колпак
Насильно нахлобучит, то гамаши.
(Из Ужгорода с ног до головы,
На форзаце подчеркивает Моня,
Что сызмала по берегам Невы
В жакетике расхаживал фасоня).
В какие дебри он корнями врос?
Не подыщу я внятного ответа.
В тридцатом поколении невроз
Интерпретировать - задача эта
Столпам психиатрии тяжела,
Тем паче мне. Судите сами, нуте-с:
"Куда ты, Моня? Шоб я так жила!"
"Да я пописать, мама, не волнуйтесь".
"Пописать? Или снова пописать?
Допишешься, и попадешь под арест!"
"Я вас прошу, мне скоро сорок пять..."
"Ты молод, уважай чужую старость!"

Короче, в обстоятельствах его
Я не был виноват ни в коей мере,
Но сдавленное это существо
Шипело на меня сродни химере.
Жену ль ассоциировал свою
(Поскольку воспитали, повторяю,
Обоих нас в болотистом краю,
Где у меня всего лишь хата с краю)?
Готов ли я за деву отвечать,
Коттеджа обладательницу ныне,
Что из душонки выкрала как тать
Все матримониальные святыни?
Мы виделись-то с нею только раз:
Курносенькая, хитрые глазенки,
Сидела рядом, прижимая таз,
Уже тогда мечтая о ребенке...
Но суть не в этом. Пакостить Ступак
Повадился, его подметных писем
Я не читал, но от иных писак
Наслышан был. Источник независим,
По выраженью ушлых журналюг
(При том что на одно словцо жаргона
Сменяла бы свой затхлый волапюк
Четвертой власти пятая колонна).
Не понимаю искренне. Донос
Он Инне на меня строчил, бывало,
Один подлей другого. Что привнес
Забытый жанр в копилку литподвала?
Не чересчур ли архаичен слог
Доброжелателя, когда про Жанну
Он пишет, мол, слаба на передок,
Да и всем прочим не поет осанну?
Ведь зубодеру в лучших образцах
Порой величье замысла давалось!
Он летопись мусолил как монах,
В трудах духовных умерщвляя фаллос.
Не приготовишь из дерьма азу,
Но Моня в изысканьях был неистов!
Он был бельмом заметным на глазу
Бельмонтских наших энциклопедистов:
Порывшись по архивам от и до
И доказав, что родом из Бельмонта
Все пращуры актера Бельмондо
С любовницами пылкого Бальмонта...

Однако, шутки шутками. Война
Очередная затевалась в Газе.
Кровоточа, "арабская весна"
Нас к ядерной зиме вела в экстазе.
Истеблишмент, мороча сам себя,
Провозглашал начало новой эры,
В политику из хлипкого снобья
Схоластов рекрутируя без меры.
Не зная как в духовке разогреть
Ко Дню Благодарения индейку,
Ветеринар в соседнюю мечеть
Вел под уздцы кудрявую идейку.
Нам инфантильный их эксперимент
Мог обойтись недешево, с упрямым
И лживым насаждением легенд
О случке демократии с исламом.
С надеждой и опорой христиан
Грозя покончить, крохотный Израиль
Подмять пытался под себя Коран
И полстраны воронками изранил.
С давно протухшей жвачкою во рту,
Загоношились леваки в Бельмонте,
Не уставая размывать черту -
Кто Иисус сегодня, а кто Понтий.
Плакатами услужливо шурша,
Припудренными шмыгая носами,
Выделывали трусы антраша
В угоду не Осаме, так Обаме.
"Долой апартеид!" - шептала вслух
Старуха, потерявшая семейство
В Освенциме, чтоб тысячи старух
Из Тель-Авива заняли их место.
А рядышком: "Свободу Палести..." -
Уродец из сатмарской иешивы
Талдычил, и хотелось подойти,
Законопатить рот его паршивый.

С Зерцалиным не раз бывали мы
В те дни на демонстрациях в защиту
Сиянья от ощерившейся тьмы,
Подмявшей всю продажную элиту.
Подружку ли игриво приобняв,
Знакомого ли по плечу похлопав,
Бандитский проклинали мы анклав,
В отличие от гарвардских холопов.
Скандировались лозунги, просты,
Величественно двигалась колонна.
Рашели Майзель тонкие черты
Средь лиц мелькали одухотворенно.
Демьянов возвышался вдалеке,
Пес Чарли, наподобие папахи
Ожившей, семенил на поводке,
И либералы разбегались в страхе.
Была там Инна с мужем (не совру,
Настрой у их четы пассионарен,
А что пришелся Шкурвас ко двору,
Немного странно, но хозяин-барин).
Нет, Додика не видно было: он
В ту пору на могиле Топорова
Рыдал, я полагаю, окружен
Со свастикою мастерами слова.
А, может, от скинхедов на сей раз
Он подустал? Но не настолько, впрочем,
Чтобы идти разоблачать Хамас:
Оставим этот труд чернорабочим!
До солидарности ли пошлой их
Такому небожителю? Гламурный
Росинке лучше посвятит он стих,
Охвачен томно ностальгией шкурной...
 
Свобода есть уменье сострадать
Слабейшему, его реальной боли,
А не рулить на джипе через гать,
В июле нацепив манто соболье!
Каких еще тебе прерогатив,
Московская богема? Ради гранта,
Лелеешь ты свой чахлый нарратив,
Глухая к стонам братьев из Леванта!
Бердичевская бабушка, удрав
Когда-то от карателей Петлюры,
Тетешкала тебя затем ли, граф,
Чтоб заводил ты с бесом шуры-муры?
Теперь, когда такая же резня
Грозит единокровцу в Беэр-Шеве,
Ты стонешь: "Отнимают у меня
Свободу ад гравировать на чреве!
Беременным я малевать хочу
На животах картины преисподней!
Ослиную разбрызгивать мочу,
Чтоб выглядели стены благородней!"
Сосать из нефтегазовой трубы
Привыкшему, фланируя по клети,
Борцов с расизмом чудятся гробы
Там, где могилу роют всей планете.
Такой не станет пачкаться, грозя
Головорезу автоматом "Узи":
В банкетный зал ведет его стезя,
Он с родиной пророчеств не в союзе!
Обязаны ль тревожиться о нем,
Об ущемленном праве сумасброда,
Все те, кто под ножом и под огнем,
Кому иная грезится свобода? -
Свобода выжить в мире, где зверье
Кольцо сжимает, завывая суру,
И не отдать отечество свое
Ублюдку Мустафе или Мансуру!
Чихать на цэдээловский бедлам,
Как вы чихали на заветы предков!
Завидуйте зажравшимся властям
В чужой стране нагаек и объедков!
Вам выбор предоставлен был судьбой:
Пеняйте на себя, теперь уж поздно!
Нам флаг дороже бело-голубой
И Божье небо, что от века звездно!..
 
Историей поставлена на грань
Порабощенья либо истребленья,
Любви цивилизация, воспрянь,
Не упадай бессильно на колени!
Нам южная и северная часть
Америки, Россия и Европа
С Австралией даны, но им напасть
Грозит от мусульманского потопа!
Объединиться наш сыновний долг
Пред Библией, слияние конфессий
Необходимо, дабы спор умолк,
На численном сошелся перевесе!
Пока друг дружку вяло обращать
Пытаемся мы, счет на сотни тысяч
Идет омагомеченных, и рать
Звериная нацелена нас высечь!
Какое высечь - вырезать! Башку
Они отхватят всем, кого в исламе
Не растворят: туземному царьку,
Понтифику, раввину, далай-ламе!
Пора очнуться, встав плечом к плечу
И опершись на заповеди Божьи,
Перед Святым Писанием свечу
Затеплить, проницая бездорожье!
Католик, православный, иудей,
Евангелист, Свидетель Иеговы,
Без возрожденья нравственных идей
Не осознать откуда вы и кто вы!
Не копт, не эфиоп, не армянин,
Не лютеранин, не хасид в ермолке -
Вы все Единой Церкви, и Один
У вас Господь, отриньте кривотолки!
Фанатики терзают нас везде,
Где воют с минаретов муэдзины,
Нельзя противодействовать беде,
Пока мы в нашей вере не едины!
Вовек не одолеет нас Коран,
Мы Измаила усмирим, бастарда,
Под солнцем иудеохристиан                                                                          
Уже два с половиной миллиарда!

Такие мысли приходили мне:
Что делать, на войне как на войне.

Песнь седьмая

Настала осень. Потемнел причал,
Не веселей смотрелся полустанок.
Все чаще я на улицах встречал
С покрытой головой магометанок.
Однажды видел пери в парандже:
К чачвану поднеся "Americano",
Не знала как ей быть, чтобы уже
Хлебнуть горячий кофе из стакана.
За все про все оставили ей щель,
Как мышь она за плинтусом таится!
Шахидов наплодившая, ужель
Ты большего не стоишь, роженица?
Султану ноги вымой - и молчок!
Никто не вправе видеть эти брови
Точеные, про алость губ и щек
Не заикнусь, во избежанье крови.
Ты собственностью грубого скота
Назначена, а для него собакой
Стать в чьей-то свите - главная мечта.
Ступай в сераль, с Азизой покалякай!
Намордник на тебе: храни Аллах
Того, кто изобрел такую прелесть!
Наложнице скучать не при делах
Не велено, взалкала хука в челюсть?
С религией и мужем повезло:
Чего еще? Задерни конский волос.
Что вылупилась, тварь? Заткни хайло!
Ты хочешь чтобы небо раскололось?..

Вот так и всю Европу халифат
В безропотную превратит рабыню:
В церквях ее пожары отгорят,
Оранжереи зарастут полынью,
И, ядерной дубинкой завладев,
Россию и Америку Мухаммед 
Запрет в гареме, изнуренных дев,
И Господа Христа переупрямит...
Сплотим же иудеохристиан,
Пока не поздно, в однородный этнос,
К спасенью и расцвету наших стран
Лишь Новый с Ветхим выведет Завет нас!
Ислам, распространяясь как фрактал,
Пустил по всем кварталам метастазы,
И надо вырыть ров, насыпать вал,
Чтоб оградить наш замок от заразы!
Японцы прозорливейший народ,
И оттого живучий: мусульмане
Не званы к ним, любой подземный ход
Изучен спелеологом заране.
А мы - мильоны заложили бомб
Замедленного действия, сквозь призму
Лжегуманизма проглядев апломб
Призвавшего нас к необдуманизму!
Ничем не оправдаю в леваках
Отсутствие сочувствий и сочувствьиц
К Израилю, свой неизбежный крах
Пожнет за это штат Хамассачусетс!  

...В толпе мне Инна молвила: "У вас
Такой баритонально зычный голос,
Кричали вы: Free Gaza from Hamas! -
Я думала, что небо раскололось.
Теперь понятно кто нас защитит
От мародеров в случае погрома,
А то не каждый, знаете, пиит
Порой и нос-то высунет из дома..."
Я мнителен, и усмотрел меж строк
Малюсенькую недоговоренность:
Вот если бы с таким же рвеньем мог,
Когда умом необратимо тронусь,
Орать я, что в изяществе она
Марселя Пруста превзошла по стилю...
Но мне такая мудрость не дана,
А кто ж азам обучит простофилю?
При этом, неотступно наблюдать
За нашим препирательством в фейсбуке
Не прекращавшую жену, и мать,
И бабушку мои пугали штуки.
Верней, кунштюки. Ибо Леопольд
При всех меня учил: напрасно тратишь
Ты силы на борьбу! Ох, Леопольд,
Не знаю с чем тебя и срифмовать уж...
"Характер девяносто девяти
Процентов мусульман, - тряся бородкой
Эсеровской, он прижимал к груди
Корана том, - миролюбиво-кроткий!
Не надо под одну гребенку всех,
Не извращайте речи и дела их,
Их притесняет homeless, и морпех,
И филиппинка: здесь и на Гавайях.
В одной конторе я семнадцать лет
С бербером проработал из Танжера:
Был ненавистник он свиных котлет,
Но из подаренного им торшера
Свет льется до сих пор! На юбилей
Не преподнес мне ничего такого
Ашкеназийский ни один еврей...
Не будьте ксенофобом, право слово".
Блестящий аргумент, и нечем крыть!
Верней, уж мне-то безусловно есть чем,
Но в выраженьях типа "волчья сыть"
И "травяной мешок" мы редко блещем.
Вдобавок, ни к чему жену, и мать,
И бабушку (простите за дотошность)
Дискуссией надрывной волновать
И роковую совершать оплошность.

Во всем у Леопольда виноват
Лишь Путин, ни при чем другие мрази.
В Форт-Худе кто перестрелял солдат
Безусых? Кто убил посла в Бенгази?
А кто разнес Бельмонтский марафон -
Когда, борщом обжегшись с перепугу,
Наш диссидент подпрыгнул, раздражен,
И в покушеньи обвинил супругу?..
Замешан всюду кагебешный чин!
Он в Ракке обезглавил и в Алеппо
Американских женщин и мужчин,
Чтоб насолить чиновникам Госдепа!
Про "близнецов" и вовсе я молчу:
С их выучкой, кремлевские бандиты
Могли бы сбить любую каланчу,
Недаром аппараты знамениты
Летательные их... Пырнуть ножом,
В Лос-Анджелесе, Лондоне, Париже,
Под силу только Путину! Боржом,
Прошу, открой мне, Фира. Поспеши же.
Вот так. Спасибо. Закололо вдруг
В боку. Меня и в Жмеринке ментяра,
Ты помнишь, жучил. Удавил бы сук!
Небесная, на них обрушься, кара!..
Хотя, по правде, я из всех богов
Предпочитаю Дарвина. Но Путин
Осточертел настолько, что готов
Я к атомной войне. О, как же мутен
Его белесый взгляд, когда приказ
Он отдает наемным салафитам
Полить свинцовой очередью нас!
Владеет он восточным алфавитом,
Уверен: что имаму, что мулле
Навязывает подполковник волю...
Я ж объяснил, таблетки на столе!
Ты мне напоминаешь тетю Полю.

"Послушайте, - я возражал ему, -
Терпеть я не могу вождей, эмиров.
Но что же вас так клинит, не пойму?
Да, Путин враг. Но есть же и Кадыров!
Позволено ль вопить поэту вслух
Все то, что подсознательно вопится?
Сам Бродский выбирал одно из двух:
"Ворюга мне милей, чем кровопийца".
А тут - повсюду зверствует ИГИЛ,
Во Франции еврейская община
Сидит на чемоданах. От могил
Рябит в глазах. Сунниты как лавина
Обрушились на мир. За взрывом взрыв.
Туннели роют, размножаясь споро.
Саудовцы, атаки проплатив,
Бравируют источником террора.
Согласен, все непросто, и от них
Не отстают их недруги шииты:
Но христианам и евреям жмых
Достался бы, не будь мы башковиты!
Стравить мы обе армии должны,
Объединившись сами: а иначе
Нас стравят правоверные сыны -
И выть кафиру в конуре собачьей..."

Всемирная отзывчивость дана
Интеллигенту русскому, любого
Происхожденья, люди и страна -
Два плохо коррелирующих слова.
Я не про тех, кто жаждет быть как все
И призывает ирода на царство:
В тайге, степи и в средней полосе
Чудовищны деянья государства!
Лишь нелюдям поддерживать его
Пристало, тиражируя доносы:
Но разве правдолюбца естество
Не отторгает шепот их гундосый,
Их гнусный, подстрекательский прием,
С готовностью под пресс идеологий
Беспрекословно лечь и упырем
Рыдая восхищаться на пороге?
И разве правдолюбие борца
Передалось ему - пока разруха
Крепчала - не от Сына и Отца
Литературы и Святаго Духа?
Был Пушкин на Руси как Дух Святой,
Отцом, к Любви стремившимся упрямо,
Прихрамывал за плугом Лев Толстой,
И вот распяли Сына: Мандельштама!
Но Осипу Эмильичу во сне б
Кошмарном не приснился Дима Быков:
Фиглярский отрабатывая хлеб,
Подмигивая нам из юзерпиков,
Обжорство рекламируя весьма
Небесталанно, тучен он, бесспорно,
И плодовит как Адександр Дюма,
Осталось только сняться в жестком порно...
Вы помните, вступился Мандельштам
За незнакомых стариков-банкиров?
Представим же как рисковал он сам,
Фактически себе могилу вырыв!
У Блюмкина он вырвал ордеров
Расстрельных пачку, мы же все читали,
Потом в Крыму скитался, бестолков,
Неприспособлен, но прочнее стали.
А наш сатирик? В Иерусалим,
Дорогу оплатив, единокровцы
Его позвали. Всенародно чтим,
Он на трибуну вышел: "Вы же овцы!
Вам лезвие воткнут по рукоять!
Не время ль стратегической ошибкой
Вам вашу государственность признать?"
И все это со сладенькой улыбкой.

"Отступник, Лео, - твердо я сказал, -
Не может быть поэтом по призванью.
Пустая болтовня, базар-вокзал:
Глядите как я ловко тарабаню
По деснам, альвеолам и зубам
Бескостным языком, как я сноровист,
Преобразуя устный тарарам
В роман, статью, поэмку или повесть!
Любую тему дайте: заглушу
Я тарахтящий трактор и бульдозер,
Мне незачем овладевать ушу -
Искусство словоблудия мой козырь!
И мой хозяин, Владислав Сурков,
Чеченец, исламист, меня в объятья
Послал к вам - палестинских тумаков
Предвестье, о, возлюбленные братья!.."
Мне Леопольд нахмуренно в ответ
На это промычал: "Зачем вы так-то?
К примеру, у меня ведь тоже нет
С Израилем особого контакта.
Ну, не сложилось... Чем я виноват?
Неблизок мне народ ближневосточный.
По-вашему, я тоже скользкий гад
И ФСБ агент беспозвоночный?
Созвучьями пленять должны мы зал,
А не в перчатках выходить на ринг лишь.
Я, кстати, предисловье написал
К одной из книжек Быкова на English..."

Милее ароматом, спорь не спорь,
Кому-то роза, а кому-то хорь.

Песнь восьмая
 
Пришла зима. Нагрянул снегопад.
Осклабясь, как на party подружбанцы,
Лопатой замахали все подряд:
И демократы, и республиканцы.
Расчистив пятачок от гаража
До тротуара и входных ступенек,
Вдруг сочинять я ринулся, дрожа
И задыхаясь, словно шизофреник.
Возможно, я и впрямь визионер:
Навеян мириадами снежинок,
Явился мне из неких вышних сфер
Цивилизаций страшный поединок.
"Нас заметет сугробами орда!
Поставим демографии заслоны, -
Я прорицал, - иначе толщи льда
В себе нас замуруют, многотонны!
Мутирует не только климат: нам
Грозит исчезнуть заодно с культурой,
Чей островерхий расшатают храм
Араб угрюмый и афганец хмурый,
Зловещий перс, проклятье на фарси
Нам шепчущий, и мрачный пакистанец!
Пощады, консерватор, не проси,
Не жди спасенья, либертарианец!
В количестве стремительно растут
Их полтора с лихвою миллиарда,
А вторгнутся - прощай, покой, уют,
И Моцарт, и Шекспир, и Леонардо!
И сенокос! И майский ветерок!
И в тихой зале статуя Родена!
Прощайте все... Заучим же урок,
Пока не прозвенела перемена".

И в этот миг, откуда ни возьмись...
Ах, нет, я обожаю эту фразу!
Где англосакс расшаркается: "Мисс
Такая-то, что к нашему рассказу
Имеет отношенье лишь теперь,
Хотя нам в дамском обществе приятно,
Загадочно приотворила дверь... " -
Там русский, жирные оставив пятна
И кляксы на бумаге, заключит:
"Откуда ни возьмись." А то и круче!
И уж неважно, набран ли петит,
Виньетка ль пририсована, но бучи,
Увы, не избежать. Вот так и я...
Что вы хотите, мать моя подкидыш!
Порой замру у зеркала, снуя
По комнате: "Какой ты фортель выдашь,
Наследственность неведомая? Чем
Побалуешь, наборчик хромосомный
Непредсказуемый? Спартанский шлем
Надвинешь ли сурово, под Коломной
Приобретенным навыком блеснешь
В строительстве кремля, или кинжалом?.."
Конем клянусь, генетика не ложь!
А я хоть безлошадный, да хожалый.

Итак, о ней я слыхом не слыхал,
Но вдруг возникла Аспидова Маня
И, каберне плеснув себе в бокал,
Сказала: "Я тащусь от этой пьяни!
Вы сколько влезет можете на сплин
Его замашки списывать блажные,
А выходки на гениальность, блин,
Но я-то плоть от плоти дщерь России!
И мне, признаюсь, рыться недосуг
В его еврейской мутной ахинее:
Пущай себе подыщет крепкий сук
Иль приручит мартышку из Гвинеи!
Как говорил мне Йося, чуть кривясь,
Донатыча на табуретку скинув:
Сиятельный ли граф, пресветлый князь,
А поскребешь - и этот из раввинов.
Представьте, заурядный снегопад
И тот он описал как сионюга!
Торнадо у него, небось, пейсат
И чай со штруделем хлебает вьюга.
Художник я свободный, синагог
Не посещала отродясь: тем паче,
Меня, казачку, православный Бог
И не отпустит в чукчи да в апачи..."
"Мадам, - опешил я, - такой пассаж
Не каждый, кто готов коньки отбросить,
Решился бы озвучить. Но нельзя ж,
На хиханьки разменивая проседь,
На хаханьки профанов раскрутив,
Нахрапом им втерев такую лажу -
Про Йосю и про пьяный рецидив,
Не обнаружить совести пропажу!
Лужок вы сами выбрали, пардон,
Со штруделями в пейсах по соседству,
Зачем же обнажать свой эспадрон?
Назвался груздем, ну и соответствуй!
Я двадцать лет скитаюсь черт те где,
От русских убежав антисемитов,
Не для того, чтоб снова черте где
От русских пострадать антисемитов.
Перед законом полностью равны
И вы, и я: у оборзевшей халды,
Согласно Конституции страны,
Нет права никого хватать за фалды".

Ах, елы-палы, что тут началось...
"Меня он обозвал антисемиткой! -
Хрипела Маня. - Этот дюжий лось!
А я считаюсь ранней инвалидкой!
В две дырочки сопите, малышня?
Привыкли от аидише мамаши
Вы получать и распорядок дня,
И памятку кто ваши, кто не ваши?
Здесь хоть один дворянку защитит,
Без преувеличенья, столбовую?
Иль за аида держится аид,
Как трясогузка цепкая за тую?.."
Образовалась пауза. Народ,
Стараясь оставаться богоизбран,
Просек, что час расплаты настает
И я с моей риторикою выспрен.
Хотя восторга вызвать не могли
Два-три ее махровых оборотца,
Сообразили инстинктивно тли:
Раз муравей их доит, обойдется!
Куда ж нам без порядка? Мир жесток,
И даже повидавшей всяких всячин
Преопытной букашке свой шесток
В таблице у Линнея предназначен.
Внизу - вон тем, а этим - наверху.
Меридианы новые? Так что же!
Одни напомнят рыком who is who,
Другие - юрк, а третьим и по роже.
Затем и существует старший брат,
Из титульного этноса, культурней
Всех нас и просвещеннее стократ,
Чтоб нами помыкать и на Сатурне...

Ногами топать Леопольд умел,
Но только в крайнем случае: а это
И есть ЧП, когда настолько смел
Какой-то ферт, что будоражит гетто!
На Жмеринку фейсбучную он всю
Загрохотал, как в чоботах возница:
"Извольте вам, я дико попросю,
Пред барыней немедля извиниться!" -
"И не подумаю". - "Ах, так? Тогда, -
Он до отказа натянул поводья, -
Не причинили б вы себе вреда!" -
"Мерси. Я одеваюсь по погоде". -
"Нам не до шуток, милостивый го... -
Запнулся он, привстав на козлах, - сударь,
В отличие от вас, мы ("Игого-о-о!" -
Старушки встрепенулись) "Камасутр"
В гостях не практикуем! Из графьёв
Задета вами, если не из дома... -
Он перевел дыхание, багров, -
Романовых особа!" - "Я погрома
Пережила четыре, но таких
За весь не вспомню Староконстантинов! -
Аделька зенки пучила. - Он псих!
Ой, вэй! Опасный псих, из кабардинов!"
"Я в вашем городишке не бывал, -
Я хмыкнул, - с гагаузами в Бобруйске
Иметь гешефты запрещал кагал,
За исключеньем знающих по-русски".

"Неслыханно! Я с вами разорву
Все отношенья!" - бричку Леопольда
Перевернуло, он слетел в траву,
Как кот Базильо, углядевший сольдо.
"Давно б его забанила, но кто б
Старуху научил?"- трясло Адельку.
"Все поняли какой он русофоб? -
Науськивала Аспидова. - В стельку
С утра он, уверяю вас!" - "Позор!
Бойкот вандалу объявить должны мы! -
Ей вторил подстрекатель-зубодер. -
Произведенья Манины ценимы
От Юты до Пном-Пеня: я в Кале
На рынке видел чудные коллажи,
А также в ленинградском отделе-
НИИ футурологии, и даже
Висят они, с гитарами в седле,
Ковбоями в чехле, не в "Эрмитаже",
Так уж как пить дать в городе Орле,
На первомайской выставке-продаже!"

"Ступак, - ему сказал я, - за версту
Двуногую тухлятину я чую;
Со сменщиком из племени банту
Виварий охранял я, речку Чую
Исплавал вдоль и поперек, читал
Подводникам стихи, икру из банки
Как москвичу мне сыпал камчадал,
Ацтек текилу подливал как янки.
С тобой же, оп-ца-дриц-ца-оп-ца-ца,
Ни то, ни сё! Я вариант смягченный
Использую, чтоб не терять лица
На фоне обезличенной персоны.
Мне в унитаз охота бы швырнуть,
Оц-тоц-перевертоц, такую падаль,
Но разум, скорректировав чуть-чуть,
Подсказывает: а мараться надо ль?"

Дантист заулыбался: "Приходи!
Прокипячу пинцеты к нашей встрече
И полисмена с бляхой на груди
Уговорю чтоб целился пометче".
"Слыхали, Инна, Додик? - Женя Хрень
Преобразилась. - Что я говорила?
Не тень я наводила на плетень,
Права была: он дикая горилла!
Всего разок я вклинилась меж ним
И сыном знаменитого поэта -
А он как рявкнет, бесом одержим:
"Нельзя ли слегонца подвинуть это?"
Его я никогда не извиню!
Пусть лапает Матрен своих и Раек!
Я кто ему, тупая инженю?
Я леди! И недюжинный прозаик!"

"Мне тоже кулаками он грозил, -
Пожаловался Пфуйский. - Пропагандой
Я ложный называл его посыл:
Поскольку от британцев мы Угандой
Вполне б могли довольствоваться, но
Такие вот народ с пути и сбили..."
"Изгоним же строптивца, решено! -
Росинка заискрилась. - В изобилье
У нас версификаторов, и Дэйв
Как виртуоз немыслимо достойней..."
"Никто за ним носить не станет шлейф, -
Замшельский констатировал, - И бойней
Нас незачем пугать! В ЦАХАЛе, чай,
И сам я три денька служил на кухне!
А мог бы и все пять, не захворай
Претяжко я и копчик не распухни..."
"Я знал, что он скандален, но теперь, -
Определился Абырвалг, - сомнений
Не остается: выставить за дверь!
Подумаешь, незаменимый гений!
С Милашей вознамерился меня
Рассорить он, но папина закваска
Крепка во мне, и совесть как броня!
Як гаварылі ў Нiмфску, калi ласка..."
"По широте воззрений сто очков
Вперед ему бы дал, - сказала Маня, -
Любой из вас! Он жутко местечков,
И сам с собой воюет он, буяня!"
"Ах, точно! - загалдели все вокруг. -
Он личность местечковая на редкость!"
"Отсюда и отсутствие подруг!" -
Добил Ступак. - "И мелочная едкость!" -
Замшельский пригвоздил. - "А этот взгляд!" -
Уставилась Аделька не моргая. -
"Как в Жмеринке портные говорят, -
Расплылся Лео, - выкройка такая..."

"За Аспидову Маню наш подвал
Готов отмстить! Ее национальность
Заслуживает всяческих похвал,
Не говоря уже про специальность, -
Подвел итоги Шкурвас. - Для меня
Пренеприятна эта роль, поверьте!
Я, день, как говорится, изо дня
За творчеством его следил, бессмертье
Коллеге проча: но, увы, речист
Не в меру, перешел он все границы...
Фашиствующий должен сионист
Пред автором коллажей извиниться!"
"Ты это как литовец говоришь,
Иль как денщик еврейский Топорова? -
Вспылил я. - Схлопотать недолго, слышь,
Подонок? Я ведь врежу, стопудово!"
"Секьюрити... - с лица заметно спав,
Пролепетал он. - Срочно адвокату
Звоню я! Мне положен костоправ,
Побои снять, и я ложусь в палату!
А пьяного садюгу - под замок,
Бейсбольная в его ручищах бита!.."

Хозяйка не любила этих склок,
Но вице-президент "БельмонтРусЛита"
Вмешаться же обязана, когда
С угрозою для жизни населенья
Эпическая связана вражда,
Растянута аж на три поколенья.
Ведь Шкурвас - это как бы общий глас
Трех разных юденратских генераций,
В себя вобравший шкур, и курв, и вас:
Вас, прощелыги, лижущие наци
В лакейском раже хромовый сапог!
Да, Додик-Дэйв есть символ всех евреев,
Кто быть собою не хотел, не мог
И, пепел соплеменников развеяв,
Надеялся подзадержаться здесь,
В заманчивом весьма подлунном мире:
Забыв, что кое-кто умрет не весь,
Оставив кое-что в заветной лире...

"Хоть вы, - сказала Инна, - и поэт,
А вам в моем подвале места нет".

Песнь девятая

На Ньюбери есть книжный магазин
"Trident Booksellers", чуть ли не последний
Из некоммерческих. Туда, один,
Заглядывал я, отдохнуть от бредней
Графоманья тщеславного, цейтнот
Перехитрить, задумчиво листая
Когда суфийских изречений свод,
Когда альбомы с графикой Китая.
Парадной этой улочкой брести,
Где антиквариат и галерейки
С бутиками парижскими, в чести
У праздно расфуфыренной семейки.
Порой на это тратится уик-энд,
Степенны посиделки в межсезонье:
Сивича ли с паэльей под абсент,
Сангрия с пармезаном из Болоньи, -
Сам выбирай и составляй рецепт
Благопристойной неги мидл-класса,
Ни в обнищанье не вносящей лепт
Краев голодных, ни в раздачу мяса.

Теперь же, мы с Зерцалиным вдвоем
Здесь молча попивали капучино,
Планируя рвануть на водоем
С девчонками. Спортивная машина,
С открытым верхом, дожидалась нас
Напротив: и Ferrari, а не Mazda,
Им выбрана была не напоказ,
А просто в ней удобнее гораздо...
Завидев Лилю, он рукой махнул:
"Ну, скоро вы? Обеим по экспрессо?
Где Жанка-то?" - "Илюха, караул!
Разыграна веселенькая пьеса..."
Почувствовав, что дело не пустяк,
Напрягся он. "Такая вот петрушка:
За нею долбанутый тот чувак
Опять крадется, и в кармане пушка".
Вскочили мы. "Уверен, зубодер
Там кукловодом!" - этою догадкой
Я осенен был смутною с тех пор,
Как в кулуарах услыхал украдкой:
Сэр Донахью, чья вотчина Кейп-Код,
У Ступака вставлял себе коронки,
Покуда свой коттедж и огород
Тот не утратил с выбросом иконки.

"Что ж, коли это так, то будет сам
Вживлять себе импланты стоматолог!" -
Пообещал Илья, и по глазам
Понятно было: разговор недолог.
"Она мне эсэмэску, что следит
За нею отморозок из "роллс-ройса",
Минуты две как скинула. Бандит!" -
Армянка вся дрожала. - "Успокойся," -
Ее я обнял. "И подумай ведь!
Мне с копами ну никаких разборок
Сейчас непозволительно иметь, -
Приятель размышлял, - уж больно дорог
Урон потенциальный... Словом, нам
Разруливать самим придется слежку.
Айда за мной!" И, вдарив по газам,
Мы ринулись втроем спасать норвежку.

"Грозится он, что пулю пустит в лоб, -
Досадовала Жанна, - сивый мерин,
Себе и мне. Кто знает? То ли треп,
То ли не треп..." - "О’кей. А где теперь он?"
"На драндулете час примерно здесь,
Иль полтора, наяривал кругами.
Но я сама с ним справлюсь, ты не лезь".
"Оставь, я не позволю портить даме
Законный выходной, тем паче мы
Хотели искупаться". - "Но, Илюха,
Тебе хватило и одной тюрьмы..."
"Кажись, простудой заложило ухо,
И пропадают окончанья фраз.
Давай уже, звони! Базлать при этом
С ним буду я..." И через миг: "Атас!"
Шарах! Бабах! О стенку рикошетом.
Попадали мы на пол. Ну, дела!
Как будто бы и вправду групповуха
У четверых все силы отняла...
Шаги с бэк-ярда доносились глухо.
Сэр Донахью, себя вообразив,
На пике экзальтации, Сильвестром
Сталлоне, нам ответил на призыв
Сложить оружье: "Where is the restroom?"

Казалось бы, затеяна пальба
И гангстером уже забита стрелка:
Так выведи косматого жлоба,
Никчемные детали - это мелко!
Пусть он без церемоний отольет
На флоксы с георгинами, ей-богу...
Но головокружительных высот
Достичь стремится автор к эпилогу
И бусины нанизывает глав
На гиперреализм повествованья,
Чрезмерной щепетильности придав
Весь город уложившему заране.
Конечно, в Новой Англии не те
Традиции, что где-нибудь в Тамбове,
Герой, к запретной подойдя черте,
Послушен гласу колледжа и крови;
В ряду экологических проблем,
Как утверждает партия "зеленых",
Стоит оздоровленье хризантем,
Частично приувядших на газонах;
И я преступный облик не хочу
Влюбленному приписывать бретеру:
Ударившую в голову мочу
Струить не мог он на живую флору!..

Пока сосредоточенно нужду
Сэр Донахью справлял, асоциален,
Подкрался, живописцу на беду,
И затаился в полутьме Зерцалин.
Одним ударом сбив с придурка спесь,
Он руку заломил. Раздался выстрел.
Вбежал я с клюшкой гольфовой: "Я здесь!"
Смеется супермен: "Не слишком быстро ль?"
Но не кичится ловкостью Илья,
По-доброму подтрунивает: шляпа!
Ревнивца вижу скрученного я
В бараний рог, с мочалкой вместо кляпа.
И так как нам в полицию нельзя,
Чтоб никому не прибавлять печали:
"В багажник запихнем его, друзья, -
Решает предводитель, - и помчали!"

И вот мы рассекаем впятером,
Маршрут альтернативный разработав.
В Коннектикуте есть аэродром,
Там два десятка частных самолетов.
Один из них принадлежит ему.
Садимся, погрузив свою добычу.
Куда летим? Зачем и почему?
Спроси-ка ты об этом стаю птичью!..
Взревел мотор, и, потянув штурвал,
Зерцалин подмигнул не без задора.
"Экзамен на лицензию сдавал?.." -
Я с робостью спросил у командора.
"Гордись, тебе второй доверен пост! -
Напомнил он. - Мы думали поплавать,
А небо ведь и есть бассейн для звезд,
Верней, межгалактическая заводь".
Убрав шасси, он наказал: "Следи
За азимутом. Наше направленье -
На юго-запад. Что там впереди,
Оповещай исправно и без лени".
Узлы он набирал, а предо мной,
На навигаторе, большая карта
Все расширяла пятачок земной,
Использованный только что для старта.
Но разве бренной плоти ипостась,
Пока ее навеки не покинешь,
Вольна забыть откуда вознеслась
И где ее благополучный финиш?..

Обозревая Хартфорд на лету,
Чьи небоскребы редки и кургузы,
В изрезанном нью-хэвенском порту
Линкоры сосчитав и сухогрузы,
Мы вскоре ошарашенно неслись
Над яхтами усеянным Гудзоном,
Чей исполин стремил громады ввысь,
С тончайшим слоем не в ладах озонным.
Он колобродил, как гигантский еж,
Впиваясь в облака, и для колючек
Был солнца плод сияющий хорош,
И острый шпиль тянул его за лучик.
А между ними колготилась жизнь,
Дороговизн пресыщенность окутав
Восторженной халявой дешевизн
В премудром лабиринте институтов.
Шныряли кэбы, толпы вразнобой
Ползли по супермаркетам и барам,
Набор экстравагантности любой
Прохожему предоставляя даром.
Витрины всех оттенков, поезда,
В ушко моста вдеваемые нитью,
С аквамарином зелени слюда
Озерная - орнамент по наитью.
И Статуя Свободы - не мечтай
Однажды увидать ее в хиджабе!
Мы вольности хлебнули через край,
И не для нас существованье рабье.

Вдруг Лиля спохватилась: "Эй, народ,
Впервые мы сошлись в конце июня,
Компании-то нашей ровно год!
Сегодня, кстати, тоже полнолунье".
"Ну, вот мы и отметили," - глаза,
У Жанки оживились, хоть в проходе
Все так же наш трофей, как егоза,
Елозил в мешковине не по моде.
"А, может быть, коснется дурачка
Амнистия?.." - норвежка, умоляя,
Взглянула на пилота. Тот слегка
Поморщился: "Ишь, добрая какая!
Переведи, что если господин
Не прекратит устраивать нам стрельбы,
Его на остров сброшу, чтоб один
Там куковал, как император Эльбы".
Сэр Донахью охотно закивал:
Похоже, с алкогольными парами
Из портретиста выветрился шквал
Неукротимых чувств к прекрасной даме.
"Давайте ж, - арманьяк из бардачка
Достала Лиля, - это дело взбрызнем!
Чур, пленнику не наливать, пока
Угроза не минует нашим жизням".

В Нью-Джерси дозаправка. И опять
Парим во мгле. "Зерцалин, а нельзя ли
Помощнику пилота рассказать,
Куда свой курс мы изначально взяли?"
"Изволь, - он поясняет, - нам в Техас.
А ежели совсем конкретно, в Даллас".
"Не там ли из винтовки как-то раз..."
"Но с той поры все резко поменялось,
И те, кто были жертвами, теперь
Заплечных дел предстали мастерами.
Но мы с задачей справимся, поверь,
Гражданской чести не угаснет пламя!
Америка из тех библейских стран,
Чья дерзновенность Господу любезна.
Лети, белоголовый наш орлан,
И да трепещет под тобою бездна!"

Мгновенно прошлогодний эпизод
В сознаньи всплыл, исландца Эрикссона
На постаменте вспомнил я: так вот
Что за пернатый поднял окрыленно
Наш экипаж причудливый и нес
Через эфир! Уж воды Мэриленда,
Сверкая, низвергались, и утес
Ронял их, отшлифован как легенда;
Топорщились предгорья Аппалач
Кузнечными мехами, и, свой норов
Сопернику показывая, мяч
Гоняли футболисты из шахтеров;
В лодчонке узкой плыл экскурсовод
По карстовым пещерам, чернолесье
Чертило иероглифы, и скот
Лениво пасся, набирая в весе;
Благоуханье яблоневых крон
Разнообразя кукурузным виски,
Штат Теннесси отвешивал поклон,
Гостил и удалялся по-английски;
А там и, предзакатным серебром
Как в музыкальном отливая клипе,
Стелился хлопок, и гудел паром,
Разучивая блюзы Миссисипи...

Заныривали долго мы в лазурь,
Шарагой разномастною горланя,
И ты глаза придирчиво не щурь:
А то ведь не прокатим на орлане.
Любовь и есть вселенский наш язык!
Художника высокая отвага
От цели не отступит ни на миг
Во имя человеческого блага.
И будущего формула проста,
Пускай его шаги пока неслышны:
Единство Иеговы и Христа,
Конфуция и Будды, Шивы, Кришны,
Всех гениев великих и богов,
Философов, поэтов и пророков,
Кто варварству предаться не готов,
Кто против диктатуры, как Набоков,
Как Томас Манн или Альберт Эйнштейн,
И академик Сахаров, конечно!
А я хочу откупорить портвейн,
Поскольку я финалу рад сердечно.

Спасибо за печенье и за чай,
Я все сказал, читатель мой, прощай.

Январь-февраль 2016 г.

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ