Уистан Хью Оден (1907 - 1973)

ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Почему, собственно, Оден? Потому что Бродский, ясное дело! Сказавший: "В английском языке нет ничего лучшего, чем поэзия этого человека". Что "Оден уникален... Одно из самых существенных явлений в мировой словесности". И это ли не вызов переводчику?

С другой стороны, если сослаться на этот же разговор С. Волкова с И. Бродским - где последний приводит ремарку А. Сергеева, что "очень похоже на Одена", - то уместно заинтересоваться, а в чем именно похоже? Почему и где, столь выпирающий из русской поэтической традиции поэт, совпал с поэтом английским. Прочесть Одена через призму творчества Бродского, включая все его аспекты. В том числе - мировоззренческие. А потом еще раз перечитать Бродского. С этого и началось.

Но и само по себе путешествие в поэтический мир Одена оказалось крайне увлекательным. Именно потому, что он, действительно, уникален и прежде всего, избыточно интеллектуален: характеристика редко приложимая к поэзии. Редкий случай, когда иррациональное восприятие мира (поэтическое) воспроизводится вполне рациональными средствами. Не превращаясь в т. н. гражданскую поэзию, известную, впрочем, только в русской. И тогда, когда Оден развивает Фрейда, отсылая к проблеме Предопределения в Пелагианской ереси, и тогда, когда он цитирует Энгельса. Именно так, вероятно, мыслили римские поэты описывая Природу Вещей. Русские философы обычно цитируют поэтов, английские поэты часто цитируют философов. Метафизика, как синоним философии, совпадает с поэтической школой Донна, вершиной английской поэзии. Становится синонимом поэзии.

Возможно, многие стихотворения Одена тяготеют к прозе, к дидактике, готовя пришествие безликого верлибра, когда одного поэта от другого отличить нельзя. Что вряд ли можно поставить ему в вину. И Эллиот, и Фрост к тому же руку приложили. Но и верлибры Одена легко узнаваемы. Поскольку мысль его всегда неожиданна, непредсказуема. И лежит далеко от проторенных путей поэтических тем и сопоставлений. Здесь не последнюю роль играет словарь поэта, количество слов которого когда-нибудь подсчитают. И тогда может оказаться, что число это в его стихах близко ко всему количеству слов в английском языке. По крайней мере, Одена уже во времена его учебы в колледже сокурсники часто не понимали. К тому же он вполне традиционен. Поскольку владел всеми поэтическими формами. Чем уже не могут похвастаться многие современные поэты. При этом изменив во многом и саму манеру поэтического письма в английской поэзии. Сделав предметом поэзии и производственный пейзаж, и кукурузные хлопья. Введя в традиционный стих современный язык. В русской поэзии происходило то же самое, но для этого потребовались усилия многих поэтов. Ему было все подвластно, все шло в дело - и сказка, и шпионский роман, и литургия, и баллада, и шлягер...

Остается привести высказывание Одена (цитируется по книге "Застольные беседы" в переводе Г. Шульпякова). "Звучание слов, их ритмические соотношения, смыслы и ассоциации, которые зависят от звука, конечно, не переводимы. Но в отличие от музыки, поэзия - это не только чистый звук. Каждый элемент стихотворения, не основанный на словесном мастерстве, можно перевести: и образы, и сравнения, и метафоры, - то, что обусловлено чувственным опытом".

Если чувственный опыт переводчика совпал с опытом автора оригинала, то представленная работа скажет сама за себя, если нет, то автор просит прощения у читателей за напрасно потраченное время.

Александр Ситницкий (Сан-Франциско)

ВСЕ, ВСЕ СНАЧАЛА

Нет, не у этой жизни, не у этой, такой бестолковой,
С играми, снами и кровью, струящейся в жилах.
В месте, опасном для новой души, душе новой
Смерти учиться придется у старожилов.

Кто тут ревнует к компании этой случайной
Денно и нощно, пока не вернется в землю,
И, обновляясь, печаль отрицает печалью,
Смерть презирая? С того - то печаль и дремлет.

Незабыванье - не нынешнее забвение
Прошлого, оскорбляемого ежеминутно.
Это иное рождение,
Неумолимое утро.

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ БЛЮЗ

Часы останови, пусть телефон молчит,
Дворняга пусть над костью не урчит,
Дробь барабанов приглушили чтоб,
Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.

Пусть банты черные повяжут голубям,.
Аэроплан кружа пусть накропает нам
Со стоном - Мертв, и, умножая грусть,
Регулировщики в перчатках черных пусть.

Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,
Воскресный отдых, будних дней итог.
Мой полдень, полночь, песня , болтовня.
Я думал - навсегда. Ты опроверг меня.

Не нужно звезд, гаси их по одной ,
С луной покончи, солнце- с глаз долой!
И , выплеснув моря, смети, как мусор, лес.
Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.

ПАДЕНИЕ РИМА

Волны пирс таранят лбом,
В поле брошенный обоз
Ливнем смят, шибает в нос
Из окрестных катакомб.

Тога нынче, что твой фрак,
Фиск гоняет, как клопов,
Неплательщиков долгов
В недрах городских клоак.

Проституткам надоел
В храме тайный ритуал,
И поэтов идеал
Оказался не у дел.

Заторможенный Катон
Славит Древних Истин свод -
Но в ответ бунтует Флот:
"Денег, жрачку и закон"!

Цезаря постель тепла,
Пишет он, как раб-писец,
"Ох, когда ж всему конец"!?
Легким росчерком стила.

И окидывает взором
Стая красноногих птиц
С кучи крапчатых яиц
Зараженный гриппом город.

Ну, а где-то далеко
Мчат олени - коий век -
Золотого мха поверх,
Молча, быстро и легко.

ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ

Тайное стало явным, как это случалось всегда ,
Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да!-
В сквере за чашкою чая, ложечкой тонкой звеня -
В омуте черти, милый, и дыма нет без огня".

За трупом в резервуаре, за призраком бледным в петле,
За леди, танцующей в зале, за пьяным беднягой в седле,
За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей враз
Всегда скрывается нечто, не то, что высмотрит глаз.

Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,
Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины,
Крокетные матчи летом, кашель, пожатье руки,
Всегда существуют секреты, сокрытые эти грехи.

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ

Он совершенства искал; и, понятную для всех,
Изобрел поэзию; безрассудства людей
Он знал, как свои пять пальцев, но, сильней
Его интересовали дела армии и флота.
Когда он смеялся - почтенных сенаторов разбирал смех,
И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.

МУЗЫКА ХО

Наложница императора
Евнуху ходит стучать,
Войска на границах копья
Оборотили вспять.
Вазы разбиты, женщины мрут,
Оракулы врут в унисон.
Мы палец сосем. Представленье -
С душком и вгоняет в сон.

Но - Перевоплощенья Акт,
И - тема Хо! - звучит,
Вот, из машины явлен бог,
Неряшливый на вид.
Он роль бормочет, извратив
Один иль два стиха,
Велит всех пленных отпустить,
И опустить врага.

ДИАСПОРА

Как он их пережил - понять никто не мог: 
Ведь умоляли же его, чтоб доказал - 
Что им не жить без их страны и догм?  

И  мир, откуда изгнан он,  был несравнимо мал,
И как земле быть местом без границ, 
Раз Это требует изгнать любви менял. 

Приняв страх на себя, он ужас стер с их лиц, 
Он роль свою сыграл, как замысел  велит, 
Чтоб те, кто сир и наг, воистину спаслись. 

Пока и места не осталось гнать его в пыли, 
В Народ изгнания , куда он был гоним. 
И в том завидуя ему, но с ним они вошли 
 
В страну зеркал , где горизонт не зрим, 
Где смертных избивать, все что осталось им. 

ПЕТИЦИЯ

Сир! Не враг человеков, взываю с колен
Повели извращения нам, будь расточителен:
Ниспошли нам свет и касанье монарших перстов,
Исцеляющее нервный зуд, отпусти на простор
От груди отлученных, исцели лжеца тонзиллит
И комплекс вросшей плевы; пусть закон запретит
Снова и снова тебя приветствовать горячо,
И малодушных исправь шаг за шагом; еще
Тех, кто во мраке, покрой лучами, чтобы взамен,
Замеченные, они изменились, став лучше от перемен.
Огласи каждого целителя в городе, отделив от толпы,
Или в сельских домах, тех, что в конце тропы;
Сравняй с землей дом мертвых и лучезарно взгляни
На новые стили зданий и сдвиги в сердцах им сродни.

АЛОНСО - ФЕРДИНАНДУ

Мой сын, когда под толп галдеж
На трон торжественно взойдешь,
Не упускай из виду воды, ибо
Скипетры тонущие видят там рыбы,
Безразличные к символам сим; нет -
Вообрази корону, лежащую в иле
Со статусом дивана разбитого или
Искореженной статуи; во дни
Когда залпы салютов и стяги - везде,
Помни, бездны ни тебе не завидуют, ни
Королевству твоему призрачному, где
Монарх всего лишь предмет.

Не ожидай помощи от тех, кому дана
Власть принца вразумлять иль ссылаться на
Бич, держа официальную речь,
На открытии памятника Прогрессу, сиречь
Дитя ведя - в руке лилий пучок? Бред!
В их королевских зверинцах живут,
Замалчиваемые тактично, акулы и спрут,
И все происходит по сверенным часам,
Пока те заведены, но не боле,
Потом остается океанская гладь, там
Нет по подписке концертов, да пустое поле,
Где нечего есть в обед.

Только и скажет в душе твоей мгла
То, что не смеют сказать зеркала,
Чего бояться больше - моря, где
Тиран тонет, мантией спутан, воде
Вдова кажет невинную спину, когда
Кричит он, захлебываясь, или края земли,
Где император в рубище стоит, вдали,
Замечает нечто, ковыляющее к нему, пока
Наглецы, глумясь, читают его дневник,
Нечто, шлепающее издалека
С нечеловеческой скоростью; у снов, у них
Учись тому, в чем нужда.

И все же надейся, пусть страхом чреват
Истины Путь, как над бездной канат,
Ибо принц в безопасности, пока он
Верит в то самое, чем был смущен,
Слева в ухо поют сирены о водах и
О ночи, где спит иная держава,
Где смертные пребывают в мире, справа
Ифрит предлагает прекрасный исход
Туда, где мысли чисты, как ни быть, если
Там нет никаких запретов. Вот
Так принцы многие и исчезли,
И нечестивые короли.

Подозревай, коль пройдешь сей искус,
Ясное утро, когда ты и в ус
Даже не дуешь, ты всеми любим,
Стелется низко над гаванью дым,
Голуби заняли место ворон
На куполах, триумфальных арках,
И кавалеры за дамами в парках
Следуют чинно и здешний бедлам
Домом надежным кажется им -
Милым созданьям и славным мужам -
Помни, в отчаянии рушился Рим
Эктабана, Вавилон.

Как места тут мало, и шанс как здесь мал
Примеры подать, явить идеал
Меж зыбкою гладью соленой воды
И скучным песком, где сотрутся следы,
Того, чей удел - отвращенье,
Того, кто веселым отправился в путь
От - вольному воля, до - уж как- нибудь.
Но помни, в конце успешного дня,
Когда головой ты к подушке приник,
Что в шаге одном ото льда и огня
Твой праведный город лежит, и для них
Время его - мгновенье.

Если ж престол потеряешь, ступай
Вслед за отцом твоим в дальний тот край,
Где мысль обвиняет и страсть кажет нос,
Славь обжигающий ноги утес,
За очищение страждущей плоти,
Будь благодарен прибоя волне,
Гордыню смывающей в море, вполне
Можешь довериться проводнику -
Вихрю, когда ты с собой не в ладах,
Путь он укажет тебе к роднику
И к острову в море, где тело и дух
Способны парить на свободе.

И, сидя на палубе, это письмо
Пишу я тебе, с тоской наблюдая,
Как резвых дельфинов плещется стая,
Прочти его, мой Фердинанд,
Когда покинет земную юдоль
Алонсо, твой отец, и некогда король
Неаполя, теперь зовущий Смерть, ликуя,
В надежде обрести покой в душе
И новую любовь, и, слыша звуки мессы,
Он видит статую, готовую уже
Простить мечты несбыточные нам.

ПОД ЗНАКОМ СИРИУСА

Да, Фортунат, жаркая ныне пора наступила:
Вереск в предгорьях полег,
Сжался в путешную струйку,
Раньше игривый поток;
Копья ржавеют у легиона, с их капитана льет пот,
Пусто в извилинах под
Шляпою школяра,
Вздор прорицает Сивилла,
Вмазав прилично с утра.

И сам ты, с расстройством желудка, в кровати
Проводишь, несчастный, весь день,
Счета неуплачены, эпос обещанный
Так и не начат - мигрень.
Ты тоже страдалец, кто вечно твердит,
Что разве потоп его удивит,
Или же ветр с Утешителя крыл,
Сброд грязный вознесший,
Темницы открыв.

Ты говоришь, что всю ночь тебе снилась утра ярчайшая синь,
Шиповник расцветший, когда
Трех мудрых Марий безмятежно приносят
Из кости слоновой суда.
Влекут их дельфин и морские коньки
К ленивому устью реки.
Ах, колокол - эхом громам канонад
В честь Них, посетивших
Греховный сей Град.

Ведь так естественно надеяться и быть благочестивым
И верить, что в конце нас ожидает свет,
Но прежде помни, Фортунат,
Священных Книг завет -
Плоду гнилому сорвану быть. Надежда смысла лишена,
Если прервалась тишина
В сей миг, а город спит,
Когда восставшая волна
Над городом висит.

На что же будешь ты похож, когда рванет гробниц базальт
И явит чародея гроб,
И страж его - мегалопод
Вслед за тобой тип-топ,
И что ответишь ты, когда рой нимф взлетит, крича,
Из пересохшего ручья,
И из разверзшихся небес
Твой Пантократор прогремит: "Кто и зачем ты здесь"?

Ибо, когда воскресших пустит в пляс
Под яблоней хорал,
Там также будут, Фортунат,
Те, кто не рисковал.
Те, кто у копей солевых копаются в тени,
Кому бессмысленные дни
В жару иль в дней конце
Предстали в тошных мыслях их,
В оливковом венце.

ПЛАЧ НИЩИХ

О, чтоб двери открыться и - билет с золотым обрезом,
Отобедать сo знатью - Елдой и Асматкой, и не остаться тверезым,
Чтоб фейерверк, и жонглеры, и ростбиф румянить железом -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб Клеопатра и Гарбо со мной, непутевой, в океане перьем
На живца ловили, играли, балдели , когда с лучом первым
Петух захлебнется криком, как я - опостылевшей спермой -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб, шею вытянув, стоять, как подсолнух, на зеленом дерне,
На арабскую стать полагаясь, каурых, соловых и корнем
Места их чуя, не то что с биноклями дурни -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб паперти - в палубу, и в парус - дырявой холстине,
И свиньей - за святым , вслед нежному бризу по сини
К островам тенистым, где огромны дыни -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб эти лавки обернулись к тюльпанам на садовом ложе,
Чтоб мне костылем моим дать каждому купцу по роже,
Когда из цветка его лысая голова торчит, и того тоже-
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб дыра в небесах и чтоб Петр появился и Павел,
Чтоб святой удивлял наглеца - гляди-ка, никак дирижабль,
О, чтобы ты попрошайкам второй ноги не оставил -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

ДВОЕ

Что он сделал такого, за что не мил?
Если хочешь знать - он нас оскорбил:
ну, да -
Мы сторожим колодцы, мы с оружьем в ладах,
Нам смешно, что мы вызываем страх.
Мы - счастье; но мы и беда.

Ты - город, а мы - часы у ворот,
Мы - стражи, в скале охраняем вход.
Двое.
Слева - стоим и справа - стоим
И неотрывно, поверь, следим.
за тобою.

Право же, лучше не спрашивать нас
Где те, кто смел нарушить приказ.
О них забудь.
Мы были рифом для тех, воронкой в воде,
Горем, ночным кошмаром, где
не розами - путь.

Оседлай журавля и учи слова моряков,
Когда корабли, полные птиц, с островов
в гавань войдут.
В таверне трави о рыбалке, о ласках чужих жен,
О великих мгновеньях в жизни, которых лишен
ты, тут.

Tак говорит теперь молодежь:
"Мы верим ему, где другого найдешь?" -
а мы добры,
От немощной похоти твоей устав;
Пусть не по вкусу тебе, но блюди устав,
нам все равно - до поры.

Не воображай, что нам невдомек -
То, что сокрыть ты тщательно смог,
взгляд выдаст вполне:
Ничего не сказав, ничего не свершив,
Не ошибись, будь уверен, я жив -
не танцевать же мне -

Ты ж упадешь на потеху всем им.
Поверх садовой стены мы следим -
как там ты.
Небо темно, как позора пятно,
Что-то, как ливень, низвергнется, но
это не будут цветы.

Поле, как крышка, вспучится, знать,
Все обнажив, что лучше б скрывать.
а потом,
Не говори, что глядеть недосуг,
Лес подойдет, становясь вокруг
смертельным серпом.

Болт заскрипит и раздастся удар,
И за окном проплывет санитар-
ный вэн
И появятся в спешке, мой друг,
Дама в темных очках, и горбатый хирург,
и с ножницами джентльмен.

Ожидай нас каждый миг,
Так что придержи язык,
И - без рук.
Сад мети, сам чистым будь,
Петли смазать не забудь
Помни - о нас , Двух.

ПЕСНЯ КАПИТАНА И БОЦМАНА (ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")

Таверна Джона, Джо притон -
Мы пили чистый джин.
Кто с Маргарет ушел наверх,
А кто, увы, с Катрин.
Разбившись по парам, как с мышкою кот,
Играли бездомные ночь напролет.

Там Нэлл - подружка моряков
И волоокая Мэг
Раскрыли мне объятья, но
Я не ищу ночлег.
Мне клетка эта не под стать -
Хандрить и старость коротать.

Рыдают соловьи в садах,
Где матери наши - нагие.
Сердца, разбитые нами давно,
Сердца разбивают другие.
Слезы везде. В море дна не видать.
Пусть за борт текут. А мы будем спать.

ФЕРДИНАНД ( ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")

Плоть, самость , красота и пылкoе признаньe,
И , следом, поцелуй в Миранды ипостась,
И одиночество мое, пока меж нами связь,
Иная навсегда, храни мое деянье,

Мгновенья украшая; ведь я призван
Смешать с твоим внезапный мой восторг,
Два трепета в один, словно один зарок,
Владея всем - здесь, там и ныне, присно.

Касание твое, твой образ, твой секрет
Отвергну, улыбаясь; разве дрожи,
Моей мольбы не хватит нам? О, нет,

Иная нежность молится здесь тоже,
Кто одинок - с ней совладать не сможет
В Уместном Времени и Верном Месте. Свет!

ПЕСНЯ ТРИНКУЛО ( ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")

Купца, солдата, короля
Промерзший клоун грел.
Что им, витавшим в облаках,
До наших бренных дел.

Сюда, в немыслимую глушь,
Снов быстролетных шквал,
Подняв, занес меня; норд-ост
Колпак, к тому ж, украл.

Мне в ясный день видны внизу
Поля и кровли крыш,
И голос слышен вдалеке:
Мой Тринкуло- малыш!

Лежит там мой надежный мир -
Коснуться хоть бы раз.
Вся жизнь моя, любовь моя -
Набор случайных фраз.

Деревья сотрясает страх,
Согнав слов стаю с них
Туда, где сотрясает смех
Богатых и святых.

Подобий жуткий хоровод
Завел свою игру.
И, шутке собственной смеясь,
Как те, кто мал, умру.

МИРАНДА ( ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")

Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом,
Как помнит добрый Государь отверженных своих,
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Подпрыгнул Черный Человек за бузины кустом,
Встал на ноги , махнул рукой и сгинул в тот же миг.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.

Вот Ведьма плавится, крича , под солнечным лучом,
В ней жизнь мелеет на глазах, как в знойный день родник.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

На перекрестке осенил меня Старик перстом
И слезы счастья бороздят его иссохший лик.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.

Меня, целуя, он будил и не жалел о том,
В лучах сияли паруса, глаза и сердолик.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Как дети в хороводе , мы повязаны кругом,
Чтоб хлад забвения в наш сад из мрака не проник.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

"ЧТО Ж ТЫ, СТОЯ НА РАСПУТЬЕ..."

Что ж ты , стоя на распутье,
Слезы льешь в тоске?
Вот он в сумраке, с борзыми,
Сокол на руке.

Не подкупишь птиц на ветке
Чтоб молчали. Прочь
Не прогонишь солнце с неба -
Чтоб настала ночь.

Ночь беззвездна для скитальцев,
Ветер зол зимой.
Ты беги, посеяв ужас
Всюду пред собой.

Мчись, пока не станет слышен
Плач извечный волн.
Выпей океан бездонный.
Ох, и горек он.

Там, в обломках корабельных,
Где песок зыбуч,
Отыщи, сносив терпенье,
Золоченый ключ.

Путь тебе к мосту над бездной,
На краю земли.
Купишь стража поцелуем,
Проходи. Вдали

Замок высится безлюдный.
Ты успела в срок.
Поднимайся по ступеням,
Отопри замок.

Позади сомненья, страхи,
Проходи сквозь зал.
На себя гляди, сдувая
Пауков с зеркал.

За панелью ножик спрятан.
Видишь? Молодец!
Нож воткни себе под сердце.
Лживей нет сердец.

ЭПИТАЛАМА

Ты, кто вернулся вечером на узкое свое ложе,
В мыслях печальных имя одно повторять печально, и ты, тоже,
Кого еще никто не касался, и ты, бледный любовник, который рад
Этот дом покинуть утром, в поцелуях от макушки до пят,
Вы, юные мальчики, не старше четырнадцати лет,
Начинающие только понимать, что имеет в виду поэт.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Не школу или завод новый прославить, а по другой причине,
Сегодня мы песнь посвящаем женщине и мужчине.
О, повар, континентальным искусством блесни, наконец,
Празднуя соединение двух любящих сердец.
Слуги, будьте проворны и незаметны, вы, пажи, тож,
Славя бога, имя которого, изреченное, есть ложь.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Уже он явил нам ласточек, минувших лилий Сциллу,
Скользящими друг за другом под мостами Англии; применив силу,
Совершил кражу со взломом, найдя желанный пестик -
Освободившись от пыльцы назойливой над сверкающим предместьем.
Он ведет нас вверх по мраморным ступеням и по его велению
Души и тела сочетаются по красоте и вожделению.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Но не только это мы воспеваем, а любовь, ту, что свыше,
Пусть кота мурлыканье сегодня станет воплем на покатой крыше,
Пусть сын вернется вечером к маме, в окно глядящей с испугом,
Пусть викарий подталкивает юного хориста в темный угол.
И саду цвести этим вечером, как расцветает он раз в сто лет,
Пусть прислугу-за-все поймают на лестнице, исполняющую минет.
Наполним шампанским бокалы друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

И пусть хоть на час заключат перемирье враги,
Пусть дядя племяннику великодушно оплатит долги,
Пусть нервной хозяйке обед невкусный простится,
Пусть вора отпустит, поверив вранью, полиция.
Пусть избежит порки обычной мальчик, пойманный с сигаретой,
Пусть сегодня блядь даром даст то, за что платят звонкой монетой.
Наполним шампанским бокалы друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Пусть срединной стране гарантируют к морю выход,
Пусть полуночник в лаборатории, для всеобщих выгод
Откроет, провода распутав, то чего не смог до сих пор,
Пусть астматичному клерку приснится ночью, что он боксер.
Пусть бессердечных исполнится эта мечта - страсть за страсть.
О, дай же малодушному, ну хоть на час, эту власть!
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

" О, ЧТО ТАМ ДОЛИНУ, ВЗГЛЯНИ, РАЗБУДИЛО"

О, что там долину, взгляни, разбудило
Будто то грома раскаты, раскаты?
Это солдаты в красных мундирах, милый,
Это идут солдаты.

О, что там так ярко всю даль осветило,
Это наверно не просто, не просто?
Отблески солнца на ружьях их, милый,
И легка их поступь.

О, сколько оружья, двум войскам хватило б,
Зачем же им столько, сегодня, сегодня?
Да это ученья обычные, милый,
Или же кара Господня.

О, что намерения их изменило,
Уже миновали селенье, селенье?
Приказ получили иной они, милый,
Ты - почему - на колени?

О, может приказано, чтоб поместили
В больницe; им доктор поможет, поможет?
Но раненых, вроде, не видно там, милый,
Да и коней стреножат.

О, старому пастору власть не простила
За то, что с амвона грозит им, грозит им?
Но церковь они миновали, милый,
Не нанеся визита.

О, фермеру с рук до сих пор все сходило,
Кто ж им, лукавым, обижен, обижен?
Нет, мимо фермы бегут они, милый,
Все ближе и ближе.

О, где ж твои клятвы - вдвоем, до могилы?
Куда ты? Останься со мною, со мною,
Ну, что жe, забудь обещания, милый,
Мне время - расстаться с тобою.

О, у ворот уже сломан замок.
Что ж во дворе псы не лают, не лают?
По полу топот тяжелых сапог.
Ах, как глаза пылают!

GARE DU MIDI

Неприметный скорый с юга, суета
на пeрроне, в толпе лицо, коему собрать
с галунами оркестр мэр не удосужился, но
отвлекает взгляд что-то по поводу рта
с тревогой и жалостью, несмотря на холод,
валит снег. Сжимая руками немудреную кладь,
он выходит стремительно инфицировать город ,
чье ужасное будущее предрешено.

АВГУСТ 1968

Монстр то и творит, на что монстр горазд,
Деянья немыслимые для нас.
Один лишь ему недоступен трофей -
Косноязычен он в речи своей
O стране покоренной, не снесшей обид;
Средь тех, кто отчаялся или убит,
Монстр шествует важно и смотрит в упор,
Пока его рот несет всякий вздор.

В ДВУХ ФУТАХ ОТ НОСА...

В двух футах от носа почти что, смотри,
Моей Персоны границы, внутри
Pagus, не поднятая целина -
Личная собственность, вся сполна,
Прохожий, разве что в мыслях - альков,
Тогда я с тобою брататься готов.
Границ не нарушить нагло врагу:
Я безоружен, но плюнуть могу.

АРХЕОЛОГИЯ

Лопата археолога
Углубляется в жилища,
давно оставленные,

извлекая свидетельства
образа жизни,
вряд ли теперь возможного

и о котором ему мало есть что сказать,
поскольку слова подтвердить нечем.
Счастливчик!

Знанием можно воспользоваться
Но отгадывать загадки всегда
Занимательней , чем познавать.

Известно наверняка, что Человек,
то ли со страха, то ли любя,
всегда хоронил своих мертвецов.

Что разрушило город -
вулкана изверженье,
разбушевавшаяся река

или человечья орда,
жадная до славы и рабов -
видно с первого взгляда

и мы уверены вполне,
что, как только дворцы были возведены,
их правители,

Пресыщенные женской лаской
и умиротворенные лестью,
сразу начинали изнывать от скуки.

Но должна ли яма для зерна
Означать голодный год?
А отсутствие монет

за какой-то период предполагает
глобальную катастрофу?
Может быть. Может быть.

Фрески и статуи
дают намек на то,
чему поклонялись наши Отцы,

но кто объяснит,
отчего Они краснели
или пожимали плечами?

Поэты донесли до нас их мифы,
но Те - от кого их взяли?
Вопрос неразрешимый.

А норманны, услышав грохот грома,
Неужто верили они ,
Что это молот Тора?

И я готов побиться об заклад,
что люди мифом развлекались,
словно сказкой

и подоплека их наивной веры
лишь в том, чтобы найти предлог
для ритуальных действий.

Поскольку лишь в обрядах можем мы
отречься от чудачеств
и обрести утраченную цельность.

Не то, чтоб всем подобным ритуалам
должны мы равно доверять,
иные омерзительны и вряд ли

одобрил бы Распятый,
скажем, бойню,
чтоб ублажить Его, затеянную нами.

Эпилог.

Из Археологии, по крайней мере,
одну мораль извлечь нам предстоит.
А именно, что все

Учебники безбожно лгут.
То, что Историей они зовут,
той, что негоже нам гордиться,

была сотворена такой, какая есть,
преступником, живущим в нас извечно.
И лишь Добро - вне времени и тела.

БЛЮЗ РИМСКОЙ СТЕНЫ

Над вереском ветер. Сыч воет в лесу,
Вши под туникой и сопли в носу.

Дождь барабанит, дырявя мой шлем,
Я страж на Стене, но не знаю зачем.

Туман подползает сюда из низин,
Подружка в Тангрее, я сплю один.

У дома ее ошивается Авл,
И морда его мне противна, и нрав.

Пусть молится рыбе бедняга Пизон,
Конец поцелуям, коль будет спасен.

Колечко я в кости продул - не везет,
Хочу мою девку и плату за год.

Когда б одноглазый я был ветеран,
Я бил бы баклуши, плюя в океан.

перевод с английского Александра Ситницкого