Александр Каплан (Нью-Йорк)

НАВЕРНО, ЭТОТ БОГ МНЕ НЕ БЫЛ БОГОМ...

 

"Флейта Евтерпы" №5, 2007

1

Всё это привычно, мой Гамлет,
Всё это трагично, мой Гамлет,
Всё это готово распастся.
Уже расслабляются мышцы,
И снежный хребет государства
Меняет усмешку на саван.

Всё это похоже на близость
Какого-то чуждого тела,
Когда рассыпаются руки,
И увещеванья бессильны,
И вечность ревёт в твои уши,
Как раненая обезьяна.
Ни сна, ни дыханья,ну что ты.
Первичны поля и пустоты,
Прощальны моря и причалы.
Есть только держава в упадке,
И Бог, с кем играешь ты в прятки.
Ах да, и могильщик усталый.

 

2

У берега весёлая пророчица
Ликует без обманчивой иронии,
И говорит, что, как тебе захочется,
Тогда и так и кончится история.
А дальше - нет преграды времени бунтующему,
И не остановить движенья нарастающего
От будущего, где нет только будущего,
К такому будущему, где нет ещё и прошлого и настоящего.
Сирены после радостной прелюдии
Споют тебе, что дело всё в смирении,
И сохранят остатки правосудия,
чтоб не забыл ты о своём спасении.
Но плохо то, что даже в бесконечности
Безвременье не устранит сознания,
И как бы ни было приятно в вечности,
Не избежать вторичного изгнания.

3

Был странный день: скользящий, как вода
Сначала, а потом укрытый снегом.
И свет, казалось, вырос изо льда
И всё же, этот свет мне не был светом.
Был край дороги узок, как причал.
Земля спала в забвении глубоком.
И Бог смотрел на Землю и молчал.
Наверно, этот Бог мне не был Богом.
И всё же Он, сорвав тоску с лица,
И обратясь к сознанью и предмету,
Сказал, что отрицание конца
Последнему доверено поэту.
И Он к сугробам обратил лицо,
Но их вода пронзила сердцевину.
Расплавленное вечности кольцо
Бросалось в непонятную пучину.
И эта странная готовность плыть
Так тяжести мешала небосвода,
Как будто бы приказа"Вечно Быть!"
Ослушалась печальная природа.
Была превыше смерти и зимы
И растворенья в бесконечно белом
Та точка расползающейся тьмы
что лишь казалась сном оситеролым.

 

4

В столице полузапертой страны
Оркестры полукамерны. Ты утром
Проснёшься в зябкой сырости тумана,
Столь противопоказанной Кавказу,
И приоткрыв глаза и занавеску,
Проверишь, правда ли, что день пришёл.
А он пришёл. Но мы ему не верим.
Весь спор - между религией и мифом,
И кажется, что побеждает миф.
А тот, о ком ты думаешь - придуман.
К тому же он, наверно, переехал
Туда, где всё не так метафизично.
И путешествие - освобожденье,
хотя и непонятно, от чего.
Зачем конец нам, милые? Зачем?
Все тайны совершаются в начале,
А остальное - только приложенье
Дающеееся только лишь для них,
Оставшихся за кадром, в небосводе
Извечно несводимых глаз; они
Гадают по ромашке (незабудке)
Вернётся ли беглец.
А он и сам не знает. Где тщета,
А где обида. В тёмном коридоре
Луны он медленно бредёт, не зная,
На перекрёстке или в промежутке
Закончится или начнётся жизнь,
что, кажется, уже одно и то же.

 

5

В нелепой пустыне бесформенное распалось.
Осколки собрать нас вынуждает жалость.
Но склеить расколотое - уже не заставить.
Ненависть умерла. Остаётся зависть.
Кто-то зеркало ищет над самой бездной,
Кто-то ворчит:" Возвращается век железный",
А кому-то просто нужен ковёр волшебный,
чтоб улететь из жизни и поднебесной.
Мечутся чувства, но всего бесполезней - память.
Как, исходя из прошлого, будущего не поранить?
Есть телескоп, но не знаешь, на что наставить:
Даль воскрешает время, а вечность не с кем оставить.
Грохот металла, и голос чужого Бога:
"Потерпите ещё, осталось совсем немного.
Скоро я вышлю вам ещё одного пророка,
чтоб научить вас чувствам любви и долга."
Но долга дорога, и далеко не из шёлка,
И после всех трудов открывается только щёлка.
Сколь глубоко запрятан конец пролога?
У океана, застигнутого у Владивостока.
Мир опоясан мыслью, что в перспективе - сила.
Впереди - США, а во глубине - Россия.
Кто там на горизонте? Может, просто Мессия?
Или новый Аттила? (Невеста его простила)
Сны переходят реки, колокола безумны,
И убивают греки, а воскрешают гунны.
Да и звёзды, похоже, уже сдаются без боя,
К темноте припадая, в иллюзии бега,
чтобы, как частный случай, не заслонить собою
Утро слепого Бога и встречную ночь человека.

 

6

Не важно, когда ударят часы,
Не важно, когда они разобьются,
И уж совсем не важно, когда часовщик умрёт.

Лёжа на стороне обращённой к рассвету,
Приговор торопливо обыскивает себя.

Только б успеть оставить последнюю запятую!

 

7

Как светотающее полотно,
Глаз отбирает плоское окно
У отраженья в облаке знакомом.
В пространстве этом время не плывёт, а спит,
Рассчитывая на подвижность плит,
чтоб колоколом вознестись над домом.
И всё же ему, нужно, видно, течь,
чтоб дважды не войти мне в ту же речь,
Ведь повторенье - хуже смерти. если даже
Прекрасен мир, и беспричинна грусть,
Путь бесконечно правилен, и пусть
Не обвиняют двойника в пропаже.
Сюжет начнётся в действии шестом,
И будет состоять из снов; потом-
Всё растворится в мимолётном жесте.
Герой разумен, честен, и красив,
Но лишь один могуществен мотив -
Мотив преодоленья путешествий.

Волна проглатывает небосвод,
И режет круг собравшихся широт,
Вобрав в себя печаль немого бега.
Зачем, когда на небе - все свои?
Не то это - неверие Земли,
Не то-неощутимость человека.

И чем неощутимей, тем скорей
Забьётся зверь у запертых дверей,
От своего же обезумев детства.
Нам времени уже не сохранить,
Всё утончается дневная нить,
И цель уже не отличить от средства.

 

8

Луч с одинокой звездой говорит,
Тишина пустотой облекает свечи.
Лишь потому был Учитель убит,
что не сумел вынести противоречий.
Из ничего возникает двойник,
Тьма скрывает не мёртвых, но посторонних,
если и был убит Ученик,
То лишь из-за равнодушия хроник.