Николай Караменов (Украина)
ЗЛЫЕ ЦВЕТЫ ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКИ
|
||
"Флейта Евтерпы" №5, 2007 |
1 В мироощущении большинства народов зеленый цвет символизирует жизнь.
Психологи и социальные антропологи утверждают, что на психику человека
зеленый цвет действует успокаивающе и является самым лучшим цветовым окружением,
среди которого представитель любой культуры чувствует себя наиболее комфортно.
В поэзии же Ф.Г.Лорки наоборот: зеленый - это цвет траура и печали, зачастую
символизирующий собой потустороннее, канувшее в небытие, мертвенное или
нечто болезненное и угрожающее жизни. Если быть более точным, то в преобладающих
случаях зеленый цвет в стихотворениях Ф.Г.Лорки - это и есть прямое проявление
небытия. Взять, хотя бы, стихотворение, где зеленый несет в себе наименее
радикальную функцию в поэтическом мире испанского поэта, то есть напрямую
не связан с гибелью или умиранием - "Грустную балладу". Первое
впечатление - символическое значение зеленого цвета используется как бы
в своем традиционном, общепризнанном для менталитета большинства народов
значении и символизирует жизнь, к тому же юную - "милые дети с
лужайки зеленой", однако дальнейшее прочтение стихотворения раскрывает
семантическую связь зеленого цвета с угасанием жизни и символизирует неумолимый
отсчет времени: "Бедная бабочка сердце мое,
Или: "Мне вспоминается детства апрель,
Напротив, в цыганском романсеро "Сомнабулический романс" речь
идет о мертвой девушке и о любви к ней двух погибших мужчин, один из которых
из "дальней Кабры" идет, "истекая кровью",
а другой говорит о себе: "Да я-то уже не я, / и дои мой уже не
дои мой", поэтому зеленый цвет в этом стихотворении представляет
собой квинтэссенцию утраты и напрямую связан с канувшим, безвозвратно
ушедшим в прошлое:
"Любовь моя, цвет зеленый. <> Любовь моя, цвет зеленый.
"полынью, мятой и желчью
Якобы используя зеленый цвет для описания буйства жизни в стихотворении
"Проходили люди дорогой осенней", Ф.Г.Лорка изображает связанное
с зеленым цветом плодородие, однако сразу же оттеняет его образом тлена
и угасания, следуя своей личной поэтической логике, где зеленый - это
почти всегда проявление потустороннего:
"Уходили люди
Почти аналогичная картина использования зеленого цвета одновременно для
изображения жизни а также и для описания грусти и одиночества, следующими
за зеленым, как за проводником в иной мир, прослеживается в стихотворении
"Безнадежная песня":
"Сливаются реки,
Зеленый, как условие проникновения в инфернальные сферы, впечатляюще
показан в стихотворении "Газелла о пугающей близости", где поэт,
рассуждая о невозможном, о некоей женщине, о которой бы хотел забыть и
не помнить ее "кожи холодок миндальный", намерен оказаться
вне пределов времени и перейти за границу жизни:
"Зелен яд заката, но я выпью зелье.
2 Однако, поскольку зеленый цвет в поэтическом мире Ф.Г.Лорки органически,
хотя это выражение и звучит странно, связан с инфернальным, символизирует
собой потустороннее или представляет собой дверь, врата, ведущие в царство
мертвых, травы и цветы, являющиеся конкретными проявлениями зеленого цвета,
тоже имеют прямое отношение к смерти и умиранию.
Кажется удивительным, что зеленый цвет растений и создающее его вещество
хлорофилл, которое перерабатывает энергию солнца в жизнь, у Ф.Г.Лорки
представляют собой некие щупальца, проникающие в жизнь из совершенного
иного пространства, чуждого жизни и отрицающего ее. В цикле стихотворений
"Поэт в Нью-Йорке" испанский поэт с его иберийским восприятием
мира описывает американский мегаполис как определенную, внедренную на
землю часть ада, и именно поэтому, наверное, в стихотворении "Ода
королю Гарлема", воображая возмездие, которое ждет этот мегаполис,
вводит в мозаику сногсшибательных образов великолепную метафору, -
"чтобы жечь полыханьем зловещим
Подобно зеленому цвету трава, как одно из его производных, в преобладающем
количестве случаев в поэзии Ф.Г.Лорки символизирует боль, утрату, отчаянье
и смерть, ибо
"там где сладко траве
Возможно, трава - это и есть танец, колышущиеся волны пепла и праха,
безвозвратно канувшего, и если Ф.Г.Лорка описывает кладбище, обязательным
атрибутом места усопшего будет густая трава. Например, в стихотворении
"Маленькая бесконечная поэма", пытаясь изобразить утрату своего
предназначения, утрату судьбы, испанский поэт пишет:
"Сбиться с дороги -
В стихотворении "Колыбельная песня Росалии Кастро, усопшей",
название которого напрямую отсылает читателя к теме смерти и утраты, читаем:
"Галисии тихой, чьи мертвенны дали,
В "Песне о маленькой смерти", развертывая перед читателем картину
потустороннего, Ф.Г.Лорка словно вонзает в стихотворение метафору "Тонких
трав неживое небо".
В "Стихах для мертвых" ("Омега"), представляющего
собой крик души ушедшего из жизни, усопший вопиет:
"Травы.
Как атрибут состояния мертвенности трава показана и в стихотворении "Город
в бессоннице":
"Есть покойник на дальнем погосте,-
и в "Ноктюрне пустоты":
"Проплывают бесстрастные лица
3
Но в поэтическом мире Ф.Г.Лорки больно быть не только травой, а и осокой,
тростником, вообще всеми травянистыми растениями, в том числе и цветами,
а если Ф.Г.Лорка упоминает в контексте смерти и угасания древовидное растения,
то речь будет идти о тех его частях, которые напоминают траву и имеют
вид множественности. Например:
"В Тамарите - сады и своры,
В "Двойной поэме озера Эдем", размышляя о безвозвратно ушедшем
времени и о своем канувшем в прошлое голосе, Ф.Г.Лорка пишет:
"Древний, мой прежний, голос
И в этой же "Двойной поэме озера Эдем" мы снова, как и в "Касыде
о ветвях" сталкиваемся, во-первых, с образом листьев, которые ничего
общего с восприятием растений, например, у представителей восточнославянской
традиции, не имеют:
"Все акулы охотятся друг за другом,
и, во-вторых, с тем же зеленым цветом, в который воплощены болезнь и
умирание:
"касаясь губами твоих увядших улыбок,
Когда в "Оде королю Гарлема" Лорка дает картину некоего условного
будущего, где для афроамериканцев наступят лучшие времена, другими словами,
описывая рай негров, то есть, опять-таки, потустороннее, он разворачивает
перед читателем картину, где темнокожие, наконец, смогут
"<>ничего не боясь, плясать исступленно
Как уже упоминалось, подобно траве и бурьян не только как объект, окрашенный
в оттенки зеленого, но как нечто множественно-одинаковое, тоже символизируя
смерть, боль и угасание, постоянно фигурирует в произведениях испанского
поэта.
"когда твои веки были подобны стенам,
обращается поэт к умершему мальчику Стэнтону. И здесь же, в который раз
обращаясь к ушедшему из жизни малышу, поэт заключает:
"в тот день ты искал в бурьяне мою кончину,
4
Поскольку цветы в поэтическом мире Ф.Г.Лорки своими стеблями окрашены
в зеленый цвет и тоже, подобно траве и бурьяну, представляют собой нечто
множественное, к тому же растущее на кладбищах, они тоже символизируют
собой смерть и умирание. Странно, но атрибут рая, возделываемый в христианских
странах в монастырях, в садах, палисадниках и в горшках на подоконниках,
в мироощущении испанского поэта имеет прямое отношение к потустороннему
миру, а если в его произведениях встречаются исключения, цветы, как образ,
все равно будут окрашивать настроение произведения или поэтический троп
болью и страданием.
"Роза,
так в "Касыде о розе" и, наверное, наиболее мягко и нейтрально
используется образ цветка, который, обычно, дарится влюбленным и тем,
кому желают многие лета. Но у Ф.Г.Лорки красивое травянистое растение,
в христианских странах символизирующее собой либо праздник либо являющееся
существенным атрибутом комфорта - есть проявлением в этом жизни мира иного,
в который уходят после тяжелых ран, болезни, старости или убийства. В
"Плаче по Игнасио Санчесу Мехиасу", оплакивая погибшего от рогов
быка терреадора, Лорка, чтобы обозначить неминуемость смерти от ужасной
раны и саму смертельную рану, пишет: "Хоботы ириса в зелени паха".
И даже посвящая стихотворение красивой женщине, живописуя ее телесную
красоту и создавая у читателя впечатление, что он заворожен обнаженной
прекрасной женщиной, снова через образ цветов приоткрывает завесу в боль
и тлен:
"Бедра твои - как корни в борьбе упругой,
Цветок - это знак, веха, обозначающие начало страдания или небытия. В
"Газелле о воспоминании", внедряющей читателя в ощущения смерти
или полной покинутости, и где поэт признается: "Со смертью во
сне бредовом/ живу под одним я кровом", цветы - зловещие гости
из инфернального мира, поэтому -
"Дохнет ли ветрами стужа -
Чувство подавленности, вызванное невозможностью встретиться с любимой
женщиной в "Газелле об отчаявшейся любви", обрамляет, точно
рамкой, цветок, который, снова словно обозначает собой вход во врата,
за которыми начинается царство мертвых:
"Не подымается мгла,
В роменсеро "Схватка" у убитого альбасетскими ножами Хуана
Антонио Монтилья "В лиловых ирисах тело, / над левой бровью гвоздика",
а в романсеро "Неверная жена" вслед безвозвратно уходящей женщине
"Кинжалы трефовых лилий / вдогонку рубили ветер".
Цветы в поэзии Лорки - это еще и то, что остается от мертвого человека,
и в "Элегии", где поэт сокрушается о том, что прекрасная женщина,
которой он посвящает свои поэтические строки, рано или поздно сойдет в
могилу, читаем:
"Взойдут из груди твоей белых две розы,
Красивый цветок является еще и призывом покинуть этот мир либо непосредственно,
естественно, в символическом значении, представляет собой средство убийства.
В захватываемом испанской жандармерией цыганском городе "Бессмертников
мертвый шорох / врывается в патронташи", "и розы пороховые
/ взрываются, расцветая…" ("Романс об испанской жандармерии").
И как предел значения образа цветка, символизирующего уже не раны, боль
и смерть или приоткрывающего дверь в потустороннее - в "Севилье"
("<>звезды на небосклоне / в бессмертники обернулись")
цветок стает частью запредельного, неподвластного времени и находящегося
по ту сторону жизни.
5
Трудно объяснить, почему у поэта христианской традиции и взращенного
хоть и на периферии, однако западной цивилизации, образы зеленой травы
и цветов используются не в контексте жизни, плодородия и праздника, а
наоборот,- как бы становятся вехами, обозначающими путь в небытие. Наверное,
помимо причин, связанных с событиями личной жизни, на возникновения подобного
мироощущения могли повлиять и ментальные особенности иберийской культуры
в ее андалузском выражении, и определенные влияния ислама, господствовавшего
в Андалузии на протяжении семи веков до конца пятнадцатого столетия. Однако
исчерпывающий или хотя бы немного проясняющий подобную проблему ответ
остается за иберологами, психоаналитиками и ориенталистами. Пока что можно
только сказать, что Ф.Г.Лорка воспринимал травянистые растения с точки
зрения их множественности и одинаковости, как нечто, что полностью лишено
индивидуальности и неповторимости, и поэтому красота цветка только усугубляла
восприятие его поэтом своеобразным зловещим символом превращения бытия
в небытие. Подобное мироощущение поэта не изменили ни красота цветов,
ни стойкие, имеющие место в коллективных представлениях всех европейских
народов архетипические образы цветов и тучных стад и лугов, как проявления
плодородия и буйства жизни. Любовь для Лорки - горе, о чем он и написал
в "Теореме любви" во время своего пребывания на Кубе: "Один,
а вот уже - двое. / Двое, а сердце - одно. / тысяча, но на тысячу одно
горе. / О, любовь моя. О теорема любви". Поэтому то, что символизирует
собой горе, рано или поздно становится знаком, отмечающим место отчаянья
или гибели.
Возможно, что на примере образа цветов в поэзии испанского поэта мы имеем
делом с трансформацией восприятия этих удивительных растений в европейской
литературе, где "Цветы зла" Шарля Бодлера, а поэтому и цветы
вообще, с течением времени в мироощущении литературной элиты превратились
из символа чего-то красивого и одновременно порочного в полное зло, то
есть обозначили собой вход, ведущий по ту сторону бытия. Однако данное
предположение требует более тщательного исследования. |