нью-йоркская тетрадь

Двадцать две основные буквы: Б-г их нарисовал, высек в камне, соединил,
взвесил, переставил и создал из них
все, что есть, и все, что будет.

ПРОЛОГ

Я сам все выложу, но чур не
Выуживать!.. Итак, я жил
И вычурней, и авантюрней,
Чем персонаж Лесажа Жиль.
Пока форсил и оперялся,
Порхая в росчерке ветвей -
На поручень я опирался
Святой порочности своей.
И то ли девы, то ль старухи
Ерошили мой наглый пух,
Прокурены и толсторуки,
А я лишь подгонял копух.
Да, в сладострастной сарабанде
Я таял, позабыв про стыд, -
А вы, ханжи, оттарабаньте
Заученное: "Б-г простит!.."
Я был крупье и книгоношей,
Архивной крысой, циркачом,
Не оттого что нехороший -
А просто все мне нипочем.
Зевал в смирительной рубахе,
Прицокивался к анаше…
О, я изведал даже страхи,
Несоприродные душе!
Да, шпалы подбивал в чащобе.
Да, увлекался Каббалой.
Видал ли Шамбалу? Еще бы! -
Мы там зависли всей шоблой!
Да, я таюсь, признать не смея,
Что рифма и экстаз - родня.
Из go-go-бара Саломея
Нагайкой потчует меня.
Сменил я пару-тройку родин.
Три раза был женат. И брак
С Эвтерпой также не бесплоден -
Особенно по части врак.
Эпимениду верьте: критцы -
Лгуны отъявленные!.. Я
Теперь скольжу, мокрей мокрицы,
По острой кромке бытия.
Верней, уже почти окуклен -
И сам на свой глазею срам.
Замусоренный мутный Бруклин
Немногим слаще, чем Бат-Ям.
Но авторские аватары
Спасенье, знаю, принесут:
Понеже стих - не тары-бары,
А светозарный Высший Суд!

Так чисто небеса оштукатурены!
Отбушевал пожар. Белым-бело.
Двух братьев призрак - встало на котурны
Одиннадцатое число.

Сиамской гибели им ангел послан.
И сколь ни чужд светилу Герострат -
Адресовать свои проклятья посолонь
Востоку проще во сто крат.

Но и держатель акции ответной -
Ужели в ножны вложит капитал?
Игорный дом, сойдя во двор монетный,
Сангвиником захлопотал.

Итак, крепи отныне оборону -
Тем паче, тот из Пятикнижья стих
Ты бойко запродал наркобарону
За десять скважин нефтяных.

Сиди, гадай про индекс Доу-Джонса:
Достигнет ли числа теней
Пропавших без вести?.. Ко лбу притронься -
Да нет, ледышки холодней!

"Что ж, свято место пусто не бывает! -
Вздыхает местный пустосвят. -
Обвал на бирже часто убивает,
Меркурий в том не виноват…"

Злобесный джинн, от зависти состарясь,
Вообразил, что он святой имам;
И лишь предвестье: "Мене, текел, фарес"
Покоя не дает умам.

Смешались языки, но вывод страшен -
И все теперь без словаря поймут,
Что возведенье вавилонских башен -
Воистину сизифов труд.

А с этой беготнею комедийной
Не отдышаться и в предгорьях Анд.
Что проку Мекку подменять Мединой,
Цианистый негоциант!

Товара твоего никто не щупал,
Сачком накрыть народы, города
Грозишься ты - и сам предвечный купол
Изображаешь иногда.

А над Атлантикой полет так долог.
И бабочка китового хвоста
Садится на воду… Но энтомолог
Кемарит, досчитав до ста.

ФРАНЦИИ

На званом обеде в Лондоне французский посол
Даниэль Бернар обозвал Израиль "дерьмовой маленькой
страной", по вине которой может вспыхнуть 3-я
мировая война…
                                               (Из сообщений прессы)

Вольтер, Гельвеций… Неба супротив
Напрасно кукарекал галльский петел:
Скрижаль Завета - вот императив,
Что на вопросы Вечности ответил!
Спасенье человечества - ТАНАХ,
Круговорот блаженства и кошмара
Запечатлен в его полутонах
Честней, чем на полотнах Ренуара.
Что говорить, понятно, почему
Закон любви пугает святотатца:
Мешает Б-жья заповедь ему
В Венсенском замке блуду предаваться.
О, Франция, языческая плоть,
Пронизанная сутенерской дрожью,
Да явится тебя переполоть
Вождь сарацин, пройдя по бездорожью!
Да рухнет храм завшивленной души,
Что был масонским выверен отвесом,
И да придет конец твоим Виши,
Варфоломеевским зловонным мессам!
Ну кем бы ты была - суди сама -
Без иудейского наитья? Надо ль
Доказывать: одна лишь топь да тьма,
Помойка цезарей, шакалья падаль!
Учти - за три предательских словца,
Что изрыгнул двуполый твой посланник,
Тебя уж стерли полчища с лица
Земли: она не шар, а многогранник,
И огранен сверкающий смарагд
Седобородым мудрым Ювелиром
В узорчатой кипе - и этот факт
Сулит забвенье варварским кумирам!

Имя твое произносится "Оушен"
На бронхиальном наречии древнем.
Кончено, ты ничего мне не должен!
Ставь свою подпись торчащим форштевнем.
В том-то и прелесть кораблекрушений,
Что размывает волной закладные.
И не избавится разве лишь гений
От философского камня на вые.
Да, безусловно, Америка - самый
Необитаемый остров на свете!
Пятница носит бородку Осамы,
Коврики стелит в прибрежной мечети.
Из судового журнала страница:
Время сквиталось с "Летучим Голландцем"…
Только ль на суше участок столбится?
Только ль цитата свыкается с глянцем?
Что говорить, Перси Биши, нелишним
Было б расчислить глубь Леты заране!..
Жаль одного: диалог со Всевышним
Вряд ли войдет в основное собранье.

Каламбурить я с детства привык. Но о странах
Лишь по атласу знал. А сегодня-то, глядь:
Сын - в Голландии, мать и отец - на Голанах…
Ну а сам-то ты где? Остается гадать.
Но гадать надо тоже не с бухты-барахты,
Не на гуще кофейной - по книге "И-Цзин".
Не тревожься: инкогнито в этих морях ты!
Ты - из Минской династии. Съешь мандарин.
Погоди, не сдирай кожуру без разбора:
Старый Свет сковырнешь ненароком, а там -
Колыбель нашей Торы, да их Тора-Бора,
Да фахверковый, вечно сырой Амстердам!..
Еще в Минске ты родину Наполеона -
Городишко Аяччо - прочел как вопрос:
"А я чо? Я ничо…" Очень скромное лоно
Для кумира, не правда ли, великоросс?
Впрочем, ты россиянин с неменьшей натяжкой,
Чем насельник Сиона. Вернее всего -
Апатрид одинокий в депрессии тяжкой
Из эпохи изгнанничества осевой.
В Бонапарты не вышел. Когда-нибудь урну
С твоим прахом подпишет такой же игрун:
"Бурундук бурундийский, бурчавший сумбурно
И в Бургундии пересидевший бурун".

Над горами курился туман:
Он густел над обрывом,
Освежив их макушки, духмян,
И виски недобрив им.
И сочилось по лику скалы:
"Не цирюльник, а изверг!" -
Но лишь цыкнул в ответ: "Не скули!"
Металлический высверк.
Старый форт на Онтарио стлал
Чингачгукову сагу,
И поверхность Великих зеркал
Отражала бодягу.
Наш лысеющий экскурсовод,
По-одесски гутаря,
Мылил щеки два дня напролет
Благодушной отаре:
"Ирокезами кто не бывал,
Это враз - перелезь вы
Всей оравою чрез перевал
Под разрядами лезвий;
Не в пример миролюбию Альп,
Исторической метой
Стал безжалостно содранный скальп
В парикмахерской этой…"
Но поездку венчал водопад,
Он смотрелся добрее:
Оглушая, белея до пят
И дразня брадобрея.

Галантный век. Роман Лакло.
Тщета июльского предместья.
Сознание заволокло
Эпикурейской жаждой мести.
Какое счастье - усмирять
Нагих юниц, в лице которых
Капитулировала рать
И сплоховал державный порох!
Что станет маркитанток плоть
Заменой пушечному мясу -
Один намек явил бы хоть
Морфей, разделывавший массу!..
Давно прослеживая связь
Опасную - меж геноцидом
И сексом - исподволь вилась
Нить, потакавшая обидам.
Пал размагниченный герой.
Твоих он долго жучил предков.
А ныне - блуд с его сестрой
Ты совершаешь средь объедков.
Ликуй, растлитель, поглощай
Свою пикантную добычу,
Травы подмешивая в чай
Не подобающей приличью.
Диктуй, маркиза де Мертей,
Жестокосердному Вальмону
Главу, предпосланную стону
В кольце любовей и смертей!

Хельге Ольшванг-Ландауэр

Ты помнишь зимний Central Park?
Он так в ту пору обезлюдел,
Что привставал на лапах пудель,
Вороний презирая карк, -
И, в пуританском парике
Послом гарцуя церемонным,
Беседовал с Ягайло конным
На просвещенном языке.
Ни Скотт, ни Бернс, ни Христофор,
Присыпанные мелкой пудрой,
Ни с кем хрестоматийно мудрый
Не затевали разговор.
Скрипач индиец под мостом
Не пел в набедренной повязке,
И негров бешеные пляски
Не наблюдал с раскрытым ртом
Малыш под ангельским перстом...

Немало расцвело с тех пор
Левкоев, кленов и киосков.
Ораторствует для подростков
Воздушный змей гипнотизер.
По мановению антенны
Фрегат игрушечный плывет
В объятья селезня... И вот -
Утята крякают, блаженны!
И можно слушать легкий джаз
Улыбчивого австралийца,
Иль то, как шепчет: "Застрелиться!"
Подвыпивший рабочий класс,
Как остролицый рав - "Увы!" -
Кивает рядом на скамейке:
Мол, преимущества еврейки
Пред нееврейкой таковы;
Как роликовые коньки
Шипят велосипедной шине
И как трепещут на вершине
Наскальной крепости флажки...

Но визг ребячьей карусели
И цокот призрачных подков
По сути столь же бестолков,
Что и натужное веселье.
Тебе милее тишина,
Верней сказать - зима, чем лето.
Припомни: ария пропета
Была в той опере одна.
И ты, под белок нервный тик,
Ступал медлительно по снегу -
Покуда альфу и омегу
Докучной жизни не постиг.
И платоническая пясть
Американского платана
Наигрывала полупьяно
Ту заключительную часть.

Как живете, поэт Гандельсман из Бронкса?
Я слыхал, что у вас по дешевке бронза;
Ну так вот - не пора ль отлить?..
Впрочем, ерничать тошно. Смешенье штилей
Оседлав, уже тысячу раз шутили, -
Ты свой собственный троп увидь!

Так и хочется сызнова брякнуть хохму:
То ли троп, то ли гроб… Каламбурить ох мы
И горазды! А толку - чуть.
Но над этим глумиться грешно, и я ведь
Не обязан как проклятый всех пиявить,
Воздержусь уже как-нибудь.

Но вернемся к тому, с чего опус начат.
Как живете, собрат? На кого ишачат
Ваши локти, ладони и
(Не хотелось бы все разглашать секреты,
Но отнюдь не чайком ведь они согреты)
Поэтические мозги?

Натаскался и я в Тель-Авиве книжек.
В голове раздавался то "Чижик-пыжик",
То Шопена восьмой ноктюрн…
Что ж до выпивки - это, кажись, простилось,
Хоть не раз я обмакивал бренный стилос
В черноту погребальных урн.

За любовь свою к ближнему (не Востоку)
Заплатил я сполна. И куда там Споку
Столько раз заводить семью!
А тем паче, я в топь ее, как Сусанин,
Заводил… И кому я такой желанен?
Обломался - и слезы лью.

Воротился бы я, да куда не знаю:
Поклониться Кинерету и Синаю
Али Сретенке и Трубе?
Только я не столичный - золоторотца
Закуют в кандалы, ночевать придется
В изоляторе ФСБ.

То ли дело у Вас - по соседству с Невским
Родовой особняк! Ну а мне там не с кем
Даже студию разделить.
Разве с носом асессора Ковалева -
Так ведь я же и так с ним остался, Вова:
Не боярин я и не гридь.

Как живете, певец? Я живу отменно.
Конура нелегальная пятистенна:
Триста баксов - и я твоя.
У одесского филателиста Гены
Пятый угол снимаю - родные гены
И того же числа, что я.

Кроме марок, он любит таскать с помойки
Пылесосы, сервизы, иконы, койки
И не ведает, что воспет
За природную щедрость (привык делиться,
Что ни спросишь - все есть: дырокол, горчица,
Даже горный велосипед!)

Только с бронзой проблема у нас, Володя.
Ты бы выслал контейнер, а то я вроде
Ощущаю апофеоз;
Нет, не полный, конечно, а так - отчасти.
Коли в ящик сыграю, ты знай - от счастья:
Ароматом задушен роз.

Вот и форму оплаты придумал сходу:
Ты мне - бронзу, а я тебе - роз подводу.
Чем не бартер, едрена мать!
По рукам? Вот и ладненько. Жду ответа.
Мы теперь бизнесмены с тобой - а это
Не поэзию рифмовать.

По субботам, с чаплинских времен,
В ярмарку бывает превращен
Этот храм корейский методистский:
Продают ковбойки, веера,
Батарейки, бронзовые бра,
Пресс-папье и джазовые диски.

Люд на паперти разноплемен:
Пуэрториканка и мормон,
Да из Бельц усатая матрона.
Вот и я - потомок тайных сект -
На Океанический проспект
Выйду просто так, для моциона…

Ежели не жарко - благодать.
Препояшусь долларов за пять,
Ремешок с набойками приталя.
Офицерский кортик рассмотрю
И рассерженному кустарю
Возвращу - из неклейменой стали.

А на Emmons пахнет чешуей.
"Вот такой сорвался!" - "Ой-ёй-ёй!"
Рыбаки в ботфортах коренасты.
Лебеди драчливей холуев:
Не поделят жалкий свой улов,
Меркантильны шеи их и ласты.

Ресторан "Эль-Греко" не по мне,
Я люблю сазанов на огне
С треском зарумяненных, не скрою.
Эти лодки - все им нипочем:
Как морские котики с мячом,
Тычутся в галактику кормою.

Тут бы надо что-то про века.
Но плывут безмолвно облака -
И ничуть от этого не хуже.
Вечно то, что никогда не врет:
Превращений цепь - круговорот,
С якорей сорвавший наши души.

"Я дo смерти люблю Восток!" -
Шепнул он ей, втянув разок
Дурман, которым был навеян -
Как феин сон - и желтый рис,
И флейты яшмовой каприз,
И мак ресниц, и гул кофеен.

Там - иероглифы вприпляс,
А там - под фонарем треплясь
Пионовым - обрывок ленты;
Походка мертвая старух
И рикша, мчащий во весь дух, -
Дивятся призракам студенты.

Остановились у моста,
Одновременно двумяста
Любуясь бликами… "Бродите
По этим улочкам шальным,
Их сладкий опиумный дым
Сулит вам дивное соитье!" -

"Ты слышал чей-то голос, Джон?
Кто это был?" - "Как видно, он -
Дракон, что зажигает реки…" -
"Да, я ваш факельщик Чжу-инь.
Я претворяю темень в синь,
Как только разверзаю веки!" -

"Ах, что за глюки, я рехнусь!" -
"Мужайся, Джессика, не трусь,
Двум будущим китаеведам
Не страшно пламя изо рта:
Оно небесные врата
Нам озарит волшебным бредом!.." -

"Еще меня зовут Чжулун.
Я покровитель солнца, лун
И девяти межзвездных мраков.
Пошляйтесь, рановато спать.
Кто ляжет в десять, а кто в пять -
Финал спектакля одинаков.

Вот я - и спать-то не хочу.
Чжи-Нюй небесную парчу
Ткала, пока была девицей;
Когда ж челнок устал сновать -
Под отчий кров ее опять
Услали, обязав трудиться.

Несчастный волопас Ню-лан
С тех пор обкурен либо пьян,
И мутен взор его молящий:
Седьмым числом седьмой луны
Раз в год утешиться должны
Влюбленные - никак не чаще".-

"Я знаю, Джонни, этот миф!
Тянь-ди1, супругов разделив
Тягучей млечности потоком,
Установил свиданий срок
И зыбкий наводить мосток
Хвостатым поручил сорокам".-

"Ты умница, я это знал!
Теперь припомни и финал:
Они сливались над рекою.
Так вот - настал тот самый день!
Разденься и его раздень.
Не бойся, я глаза прикрою".

И снова воцарилась тьма:
Как будто это страсть сама
Свечу драконью погасила…
И на Манхэттенском мосту
Вверять созвездьям наготу
Влекла их дьявольская сила.

Когда же поезд просвистел
И вспугнутых прекрасных тел
Узрел паденье Чайна-таун -
Сорочий разлетелся пух,
Сошлись Ткачиха и Пастух:
Остался с нею навсегда он.

Александру Богоду

Смягченный вариант отсидки.
Нашествие заморских блюд.
Попреки, дружеские пытки
Нам предоставивших приют.
Прокрустова кушетка речи.
Блаженство смаковать винцо,
Поплевывая издалече
Преследователям в лицо.
Возможность зваться Бенционом.
Ослабленность семейных уз -
И взрывом информационным
С пелен контуженный бутуз.
Свобода лозунгов и мнений,
Как будто президент - ваш зять,
И под угрозой увольненья -
Желанье босса облизать.
Раздолье для апологета
Любого рода новизны -
И прозябанье в полугетто
Умов, что призракам верны.
Ох, эмиграция, и броско ж
Ты смотришься среди невзгод
Всех тех, кто, порицая роскошь,
Зарылся глубже в огород!
Любительница развалиться
В шезлонге - изо рта аж прет,
Хоть для тебя розоволицей
Вполне естествен запах шпрот, -
Отныне от сортов бордосских
Тебе икать, и поделом:
Не весь же век храпеть на досках,
Чефирить и махать кайлом!
Да, ты - забавный бестиарий:
Сплошные ангелы без крыл.
Твой папа римский без тиары
Сюда за золотом приплыл.
Кастильский флаг вонзая в берег,
Стать нелегалом он не мог -
И открывателю Америк
Из щедрости влепили срок.
И ты вослед ему румянься,
Бровь басурманскую сурьмя
Под звуки дивного романса
О том, что родина - тюрьма.

Девять карт моей колоды,
Неопознанная масть.
Я мечтал все эти годы
Окончательно пропасть.
Пьянству, похоти и лени
Предавался я, бузя, -
Вот и пройдены ступени
От шестерки до туза!
Сам себя обрек чужбине,
Блефом ставок охмурен.
Остается мне отныне
Лишь подсчитывать урон.
Сколько муз у Аполлона?
Сколько грамм в куске свинца?
С шулерами беззаконно
Заседаем с утреца.
Мне их прикупа не надо,
Сам за все держу ответ.
Девятью кругами ада
Обернулись девять лет...

17 августа 2002 г.

IN ENGLISH

BRIGHTON BEACH AVENUE

Мне три чертовы дюжины лет.
Рядом с вывеской аляповатой
Припаркован чужой "шевролет".
Светофоры варьируют цвет
Мексиканскою сахарной ватой.

Август липнет к обрывкам газет,
Как жужжанием гнуса, увитым
Не одним, так другим алфавитом.
Опостылел асфальту офсет,
И от кризиса плавится битум.

И мечтают забыться в тени
Все три чертовы дюжины наций,
Чья привычка по свету скитаться
Заглушила проклятья родни
Проницательным хмыком: паяцы!

Сторожит эспланаду, сердит,
Бультерьер без намордника; "Sony" –
На рекламный он скалится щит.
И с болезнью Альцгеймера мчит
За мулаткой любитель погони.

По соседству с шашлычною – тир;
Поставляющий дичь макаронник
Демонстрирует пробу коронок:
На три чертовы дюжины дыр
Я поставить готов, как ребенок.

Мне любая сгодится мишень:
Гриф, акула, койот, человечек.
Даже если мозги набекрень –
Там, где прожит еще один день,
Не считают секундных осечек.

Ненавижу их челюстей лязг
Столь же сильно, сколь сам ненавистен
Жестяным изрекателям истин!
Может, стоит недюжинных ласк
Мне отведать с толстушкою Кристин?..

А мороженщик, пестрый фургон
Уподобив занудной шарманке,
Охлаждает гортани горгон.
И, в карманах порывшись, армянки
Соблазнителю машут вдогон.

4 ИЮЛЯ

День Независимости. Острогранна
Камней гигантских груда. Под нее
Текут, артачась, воды океана -
И размывают прописей старье.
Чем ты провинциальней, чем бессвязней
Ход мысли - тем набитей несессер;
Египетских да не узнают казней
Покинувшие в срок СССР!
Мустангером, чуть начало смеркаться,
Сомбреро сна повешено на крюк.
Блондиночка в объятьях самаркандца
Стыдливо озирается вокруг.
И вдруг - бабах! Ретиво гнавший "бьюик"
От неожиданности - на дыбы...
Толпа надменных холуев, холуек
Салюту внемлет, распрямив горбы.
Что ж, независимость - совсем не плохо.
Вот только знать бы: чья и от кого!
Поступков - от сочувственного вздоха?
Минутных грез - от жажды вековой?
Иль, может, пульса - от притока крови:
Коль нам Обетованная Земля,
Вмененная однажды в родословье,
Сегодня не милей, чем векселя?..
Расчерчен брег. От мола и до мола -
Отрезки равные. По сей шкале
Лишь грешнику дано измерить квело
Всю емкость одиночества во мгле.
Мы участи кошмарной не избегли
Нырять в себя и по теченью плыть.
А гребень катится - сбивая кегли
Купальщиков, шалящих во всю прыть.
Но вот игольчатый последний выбух
Морским ежом распался и затих.
И водоросли на гранитных глыбах
Подобны женственности лиц мужских.

Я приехал - гремучая смесь
Ясновидца и апостата -
В этот край, где бизоны бродили когда-то
И на лицах людей осталась их спесь.
Не очухался я поднесь:
У дождей тут иное forte, legato;
А в шкатулке - далеких громов кантата,
Стоит к уху ее поднесть...

Оправдание, перевесь!
Позади - неисполненный долг солдата,
Но безумье прозрениями чревато,
И в глазах - священная резь.
Я приехал, продрогший весь,
Чтоб узнать, сойдется ли дата,
Как живут мои соплеменники здесь
И когда наступит расплата.

Звук тянется норою землеройки
От Виллиджа до гарлемских трущоб.
Сомлели руки. Смрад шибает стойкий,
Эмалированный буравя лоб.
Каких еще б невероятных рытвин
Занять у этой рубчатой скалы?
Шипит сабвей, и ритм его молитвен,
Хрусталики тоскливы и тусклы.
Там, наверху, пакгаузы и доки,
Расплющенным жуком ползет баржа
И небоскреб на зорь кровоподтеки
Дубинкой копа зарится дрожа.
И там наводят марафет бордели,
Как школьницы на выпускном балу:
Чтоб икры туч по-жеребячьи рдели,
Когда их шпиль посадит на иглу.
Смурной братве охота быть косматей.
Под космос гримируется Бродвей.
Астматику от восковых объятий
Мадам Тюссо не развести бровей.
А в этой магматической подкорке,
Куда ты вторгся из погибших стран,
С виденьями ньюйоркца о Нью-Йорке
Вынашивается предерзкий план!
Вот сказано: "Вначале было Слово";
А что как Слово будет и в конце -
И мир изменит языка земного
Концепция, концепция, конце...
Под гром метафор сводка биржевая
Мигает, как пугливый семафор;
Из амфоры ты, губ не разжимая,
Пьешь замысел - и мчишь во весь опор.
Пускай же с героином чахлой рвани
Нас вены мегаполиса всосут!
Опережение переживаний -
Поэзия, не в этом ли вся суть?

Настает пророческая эра -
Над тобой, о повелитель крыс,
Клинописью древнего Шумера
Рой бомбардировщиков завис!

Чаял ты, из-под берета зыря:
Ойкумена ойкнет и падет
С трепетом повинного визиря,
Предвкушающего эшафот.

Зелье смертоносное припрятав,
Сабелькой помахивал кривой...
Ярусам фальшивых зиккуратов
Верноподданный мирволил вой.

Все б строгал подобные шуарме
Ты ряды своих свирепых войск,
Но у Г-спода не меньше армий -
Оттого лицо твое как воск.

Полно, не удастся Гильгамешу
Сокрушить летучего быка!
Я поклон чудовищу отвешу -
Лишь бы был ты втоптан на века.

Мы увидим гибель Вавилона -
Не за то что в небо он шагнул,
А за то что им самовлюбленно
Правил жадный, глупый Вельзевул.

6 сентября 2002 г., Рош ха-Шана

ГРАФ КАЛИОСТРО

"Ars longa, vita brevis est", - 2
Усвоив эту фразу,
Охоту к перемене мест
Я испытал не сразу.
Примерно к двадцати годам,
На перекрестке стоя,
Решил, что душу я продам
За ремесло святое.
Вокруг царили еще те
Забавы скорпионьи.
Девиз латинский на щите
Хранил от их погони.
Хоть вепри щерили клыки,
Науськивая горе, -
В Долине вдумчивой реки
Я очутился вскоре.
Но от измаранных бумаг
Тянуло к авантюрам:
Во мне проснулся черный маг
С трагическим прищуром.
Играть в запретное лото
Повадился преступник,
Не ведая, когда, за что
И кто его пристукнет.
Всех выходок не перечесть
И упований ложных,
Презрел я добродетель, честь,
Но меч покоил в ножнах.
Я, впрочем, рассекал и так -
Перестановкой знаков -
Могучих недругов, чей знак
С моим не одинаков.
Десятки раз уже могли б
Упрятать за решетку -
Но, выбираясь из-под глыб,
Я крал рыбачью лодку.
Однажды в Ангельской стране
Случилось поселиться:
Страдать со всеми наравне,
Родные встретив лица.
Но в том и состоит, увы,
Инерция побега:
Не выкинешь из головы
Навязчивого брега...
И снова я пустился вплавь,
Куда - и сам не зная.
А голос умолял: "Оставь!
Темна юдоль земная."
"Да, - отвечал я, - но светла
Та дьявольская мука,
Которую вкусить дотла
Рожден служитель звука!"
Мне скучен тихий уголок
И заповеди тоже,
Порой мне скучен даже Б-г -
Прости меня, о Б-же!
Я направляюсь в Город муз,
А выскочит ехидна -
Опять за старое примусь:
Ну не судьба, как видно...
Алхимик, прoклятый поэт -
Я расщепляю Имя.
Меня рутина много лет
Преследует с борзыми.
Раскрой я тайну - быть беде.
И как не впасть в унынье? -
Астролог Рафик 3 я везде
Подписываюсь ныне.
Но что мешает вам, лохам,
Разъять словесный атом?
Так поступает сытый хам
С любым иллюминатом!
И с острова на материк,
С материка на остров
Я перепрыгивать привык -
Облаву заподозрив.

Пока впотьмах бреду к кровати,
Придурковатей чем Пьеро,
Мне машут крылышки Скарлатти,
Оттачивавшего перо.
С Вивальди, Генделем и Бахом 4
Подавший голос в унисон
Бряцал с евангельским размахом
И с первой ноты наречен.
А я не сдерживаю крика:
Доменико, под "ре-ми-ре"
Ткалась из тоники туника
Для стаи легких времирей!..
Хворал я в детстве скарлатиной.
Пластинку ставила мне мать.
Но той сонаты клавесинной
Эфирный призрак не поймать.
И вот, на каждом экзерсисе
Тяну я руки, блудный сын,
Туда - в орфические выси,
Где капельмейстерствует синь.
Повязываю по три банта,
Утюжу бархатный камзол -
Но это все лишь контрабанда,
Мой шепот немощен и зол.
Нам не постигнуть из-за лени,
Как может оказаться столь
Нетленным волеизъявленье
Простого "до-ре-ми-фа-соль".
Но сохнет на доске олифа,
И блеет агнец на горе
О том, что стали солью мифа
Гравюры мастера Доре!
Искусство, твой удел порханье,
А кто барахтался в песках -
Тому и ветром на бархане
Надуло в сердце только прах.

О да, я был накоротке
С поэтами Литинститута!
Цвела бессмертия цикута
В кастальском нашем городке.
И Герцен, крепенький старик,
Бил в "Колокол" спиной к ГУЛАГу -
Честную потчуя ватагу
Вольнолюбивым "чик-чирик"...
Был первым Саша Бардодым,
Толмач абхазских саг суровых:
В горах отнюдь не Воробьевых
Воюя, сгинул молодым.
Руслан Надреев из Уфы
Коммерцией хотел заняться -
Но пуля изложила вкратце
Прицельный замысел строфы.
Ушла в тишайший из миров
Певунья Катя Яровая,
Аккордами посеребряя
Бродвея выморочный рев.
А там и царственный Манук
Ступив на Невский, парижанин, -
Авто безглазым протаранен
Не без участья длинных рук...
Пусть выжил Игорь Меламед,
Успевший высечь искру Б-жью, -
И он теперь прикован к ложу
Предначертанием планет.
Кто опрометью сиганул
Во тьму, распахнутую настежь, -
Тому, летейской бездны гул,
Ты Прометеев слух не застишь!..
И вот, скитаюсь я один -
Охрипший выкормыш лицея,
Кочую меж корявых льдин,
Твержу их строки, индевея.
На Ocean Avenue стою
И рекламирую посуду...
И никогда уж не пребуду,
Как прежде, равным в их строю.

Сергею Шабалину

Гадаешь ты, Коннектикут
На "джипе" посетив:
Зачем все нити рек текут
В Лонгайлендский залив?
Нигде такого вольного
Простора не сыскать:
От росчерка Линкольнова
По рощам - тишь да гладь.
А небо - ну не чистое ль,
Как лица у актрис?
"Переселился - выстоял!" -
Таков и наш девиз.
От Хартфорда к Нью-Хэвену
Гони наискосок:
По той ли, этой Avenue -
Мы вырулим в лесок.
Близ Йельской академии -
Одна из местных "звезд" -
Почил, урвав все премии,
На горном лавре дрозд.
А там - стволом обглоданным
Зияет белый дуб:
Барсук под Новым Лондоном
Когтист и острозуб.
Пускай. И тем не менее
Уважь единство вер -
Поглубже под сидение
Запрячь свой револьвер.
Ведь мы же не на выжженной
Техасской стороне:
Здесь дяди Тома хижиной
Довольны все вполне!
Портовою таверною
Гордится этот штат, -
И мы глотнем, наверное,
Мистический мускат...
Тогда, запойный пьяница,
Поймешь и ты, поплыв,
Почто река так тянется
В Лонгайлендский залив.

Озорно пронеслась круговерть
Меблирашек, афишек, кафешек...
Этот парень был крепкий орешек:
Он заездил утехами смерть!
И процентщица, грозно поклацав,
Пасодоблю его поддалась, -
Уподоблю я жиголо пляс
Только вихрю его же абзацев.
Ну и ну, отколол он кунштюк! -
Хоть и был до завидного ловок
Не по части одних подмалевок
Да изрядно приперченных штук.
В селезенке сидел City College,
В телефонном агентстве тоска, -
Вот и выкормил Шпенглер телка...
Эй, рассудок, шалишь, не зашкалишь!
Крючкотвора видал он в гробу,
А субретке мордашку припухлить -
И на бруклинской мусорке рухлядь
Расцветет, преступая табу.
"Что сподручней, не выучу я, -
Говорит он, - правительства смена
Для влиятельного конгрессмена
Или нижнего смена белья?"
Осторожней, судьба, не запри же
Вместе с ним этот прибыльный морг:
Не сравнится фригидный Нью-Йорк
С прихотливою жизнью в Париже!
Там и станет бродяжничать он,
Посочней подбирая эпитет, -
Но старушку Европу похитит
На закате двурогий тевтон...
И какой был стыдобой терзаем
Редкий гений, пошляк, острослов -
Ни из писем, ни из дневников -
Ingorabimus: мы не узнаем.

Жажде творчества недостает
Этой пробковой сухости в горле -
Среди "ауди" и "тойот",
Что наш утлый "фольксваген" затерли
В духоте у эдемских ворот.

Зной однако спадает быстрей
Свистопляски, затеянной Брайтоном -
Ах, не тем, где родился Бердслей,
А родным, чумовым, где и рай-то нам
Предлагают за десять рублей;

Где в витринном стекле, у метро ли
То и дело с тоской лицезришь
Оффенбаха летучую мышь
В сонме зощенковских муми-троллей
И зовешь океанскую тишь...

А на пляже твой позвоночник
Лакированных слоников строй
Мне напомнил: ведь я, полуночник,
Прежде знался с небесной сестрой
И мутил ее горний источник.

Не с картавинкою карта вин -
Мною чтилась иная, предивнее:
Та Divina, где бродишь один.
Прохлади ж мою душу, приди в нее,
Мне природа милее картин.

Да, подобные мушкам вуали
Птичьи гнезда в тенетах ветвей
Подарил нам Коро - но едва ли
Незнакомка наяда живей
Оттого, что ее рисовали.

Аркадию и Ляле Котляр

Тебя, о Пастырь, воспою,
угадывая в хромосомах
кротчайшей из овец пасомых
всю космогонию Твою:
все искушения орбит,
разъятья атомов и литер -
когда над гроздию Юпитер
в садах Венериных скорбит
и лета царственный покров
чернеет в грозовой паване
и вянет листьев упованье,
что плод бессмертия багров...

Тебя, о Пастырь, Твой живой
и несмышленый универсум,
который грекам или персам
разверзся раной ножевой -
когда помстилось тем тремстам,
в горах остановившим Ксеркса,
что кубок жертвенного сердца
наполнит музыкой Тристан.

Исчиркан дачный коробок
чириканьем Твоих пернатых,
и лирнику в тяжелых латах
с утра доступен легкий слог.
На каждом завитке руна
посверкивает безнадежность.
И все же нам святее нежность.
И все же истина - одна.

Всеобщая восходит связь -
ее мне рифмы подарили,
за мотыльками подалирий
в тюльпанном дереве виясь.
И я забуду, как прогорк
тот воздух, где война и кризис,
где орды смуглые, окрысясь,
грозятся выродить Нью-Йорк;
где, ежедневно проводя
по горлу синенькой кредиткой,
за суицидом жизни прыткой
не чуешь капелек дождя...
И океан-каменотес
мне вольную раскроет ложу -
и я ничем не потревожу
Твоих, о Пастырь, сладких слез.

1 сентября 2003 г., Montauk

IN ENGLISH

РЕВНОСТЬ

Преступая зыбкие чертоги,
Повелел эфир, бесплотный уникум,
Из-под гладкой чародейской тоги
Выбиваться белопенным туникам.
Загорайтесь, плавники касаткины,
В тех пределах, где мы веки щурим
И закатами шпалеры затканы
Пятизвездочных прибрежных тюрем!
Рогоносец млечности, проклюнься,
Чтобы ночь, цикадами ограяна,
Разносила ароматы скунса,
От которых морщится окраина!
Кантилены сплетен меркантильными
Часто выглядят на фоне фьордов,
Хоть и в лад с рыбацкими коптильнями
На пороге тлеет шнур бикфордов.
Оживайте, ревности химеры!
Порывались фитили задуть бы мы -
Не играй надсадный вой сверх меры
Постояльцев призрачными судьбами.

* * *

Юлии Куниной

Страх символов и совпадений -
Не суеверье, не тщета:
Он касты жреческой священней,
Древней аргосского щита.
Врата любви срывая с петель,
Блажит, расшатывает впрок
Бесхитростную добродетель
Изобретательный порок.
Нам время видится с изнанки,
Мой бедный Хайдеггер, пока
Роландов разум в лунной склянке
Процеживает облака.
А к песнопеньям и подавно
От века безответна страсть,
И лавровой ухмылкой Дафна
Рапсода норовит проклясть.
Ужели била мимо цели
Картезианская струя,
Схоласта очи - проглядели
Непредрешенность бытия?..

Циферблат легонько отстегни -
И застынь в ребяческом испуге:
Рычажки, пружинки, шестерни
Там отплясывают буги-вуги...
Развлекал удушливый июль
Нас танцульками в пансионатах.
За одной из диких тех косуль
Ты следил в конце семидесятых.
Механизму Гюйгенса - хвала,
Бойся в тиканье его вторгаться!
Полоумным визгом досветла
Оглашали пригород аркадцы...
Но оторван от земли Антей
К вящей славе дюжего Геракла.
Ты скитаешься среди теней,
И терпенье времени иссякло.
Круг очерчен, и пора ко сну.
Погаси ночник рукой несмелой.
Юную партнершу звали Эллой -
Как твою четвертую жену...
С лепестками средней полосы
Облетели стрелки. Чет иль нечет?..
В комнате глухой песочные часы
Первый поцелуй увековечат.

Шероховата местность, как варенье
Смородиновое... Шельмуя, эльф
Прядет в низинах нити акварельней
И с дюны шлейфом стягивает шельф.
Подобно девственным принцессам, лани
Отпрыгивают, прерывая ланч,
Друидовой не доверяясь длани,
Сколь подаянье ты у них ни клянчь.
Грех жаловаться, мореход: на Halloween
Напялил ты излюбленный наряд.
Списали на берег? Расслабься, баловень
Портовых краль и ласковых наяд!..
А ветер, смешивающий коктейли,
Стирает все: цыплячий лимузин,
Статью из "Таймс", покупки в "Блумингдэйле"
И розыгрыш на party у кузин.
Дано ли финтифлюшным посиделкам
Развеять одичалую печаль? -
И этикетка зазывает: "Welcome!"
В бутыль, что накануне ты почал.
Отделывают лайнеры на верфи.
Наведаешься к пирсу - повинись:
Жизнь бутербродом, по закону Мэрфи,
На суше кувыркнулась маслом вниз!
Ни вам клешней, ни расклешенных брючин.
Волной отшвыривает от борта.
Швартовы бы отдать! Корягой скрючен,
Болтаешься весь день - а на черта?!
От палевых, лилово-алых кружев
Ослеп маяк, но двухсотлетний срок
Он выстоял - ничем не обнаружив
Незрячести - и слова не изрек.
Безмолвье выразительней анафем.
Срезая грубо с яблок кожуру,
Мы разве только дьяволу потрафим,
В камине камня не найдем к утру!
Бреди себе на холостяцкий выдел,
В каркасный домик, пригубить "Ла Гранж",
И радуйся, что иву ту увидел -
Добрейшую из кельтских великанш.
Взметнувши струи выше эвкалипта,
Остекленел охряный тот фонтан...
За тыквою осклабилась калитка.
Ты на приколе, старый капитан.

ВОСКРЕСНАЯ ПРОГУЛКА

Природа нам внушает раз от раза
Черты свои - бессмертия залог:
Сплетенье солнечное, ветреность экстаза,
И радужную оболочку глаза,
И материнский родничок.
А мы - сполна ли нашим детям
Покой душевный жертвуем и стих?
И если нет, ужели не ответим -
Перед собой, перед столетьем
Разрозненности всех живых?
И, обходя махровый тот овражек
В Порт-Вaшингтон, я вспоминаю дочь:
Шестнадцать лет всего - а жребий тяжек,
Дай Б-г ей чашу превозмочь!
Малыш Артем сестрице Марианне
С приземистых фламандских берегов
Призывно машет - и уже заране
Москвичку бледную обнять готов...

Вибрируют лебедки сухогрузов,
И слышится лихое "труляля":
Проштрафившихся грузят в кузов
Берегового патруля.
Матросы шляются, с повадкой куньей,
Не вслушиваясь в дальний перегуд,
Вокруг да около младых молчуний
И сигареты берегут.
Одна из них - мадонною Корреждо
Мне видится. Я потрясен.
Тюльпан срываю у коттеджа...
Ах, нет же, это только сон!
Глядите, вдоволь же себя натешьте,
Помпоны посрывав со лбов!
Да не забудьте, что надежде
Сопутствует одна любовь.

А, впрочем, между старым Амстердамом
И Новым - много сотен миль.
Резвитесь, бражники, и рубенсовским дамам
Проставьте от меня бутыль!
Я обманул предчувствия природы.
Мой облик фальшью искажен.
Не похожу я на ее восходы
И на пречистый небосклон.
Еще не осиян священным заревом -
Подлесок сморщился, пожух.
Плетусь обратно, к автострадам гаревым.
На мне обтерханный кожух.
И челка вьется - повторяя контур
Смущенных облаков. И на утес
У переносицы садится кондор:
Чтоб переждать потоки слез...

Мне радостно не оттого ли,
Что Космос подчинился воле
Причудливейших анаграмм,
Не погрешивших ни на грамм;
Что Кеплер, тайное лелея
Послание от Галилея,
Мечтал - и оказался прав,
Ошибочно расшифровав?..
Нещадно вышученный Свифтом,
Готическим играя шрифтом,
Он изощрялся так и сяк -
И все же не попал впросак.
Нашлись два спутника у Марса! 5
И ты в феерию ударься
И бисер сей пересыпай,
Внося в Галактику свой пай.
Пускай хулы тебе горланят,
Мужайся: ты никем не нанят;
Ну разве музыкою сфер -
Так это святости пример!

Памяти Анастасии Харитоновой

1

Как библейский голубь из ковчега -
Из тщеты существованья ты
Упорхнула в дальние скиты,
Где в почете певческая нега,
Где решившихся на крайний шаг
Привечает ангельская челядь
И садятся заполночь вечерять
Те, кто в путь пустился натощак.

2

По Москве гуляют холода
В полушубках ведомства сыскного.
Чем не государева обнова? -
Ударяет в бубен коляда.
В подворотню возвратился ворон
Из Эдгаровых щемящих строк.
Ждет-пождет кандальников острог.
Черной сотни говорок проворен.

3

Ты жила напротив Литмузея,
В историческом особняке.
Я шагал по эркеру в тоске,
На звезду летучую глазея.
Свечки зажигая и постясь,
Ты шептала что-то на латыни...
Эта тяга к жречеству - поныне
Моего безумья ипостась.

4

Через двор - посольство США.
Я в смятении отказу внемлю:
Мол, не с теми я, кто бросил землю,
От корней питается душа!..
Горько мне, что столько плодоносил
Дар мой от отечества вдали,
Что не с теми я, кто горсть земли
В светозарную могилу бросил.

5

Все мы дышим воздухом одним -
И чужой агонии прохлада
Нас живит, и тихий лепет сада
Жертвенной просодией храним.
Созерцаю, выйдя на балкон,
Сахарные клены Форест-Хиллса:
То ли вещий замысел свершился,
То ли так и было испокон?

6

Убивающий себя поэт
Вносит в мир поправку роковую,
Дабы сквозь оправу роговую
Щурился пытливо буквоед;
И садятся с Пушкиным вечерять
В гулкой зале на скрипучий стул
Те, кто жизнь свою перечеркнул,
Приписав: зачеркнутому верить.

30 декабря 2003 г.

Переливчатый и переликий -
Мне Твой мир привиделся во сне...
Жаждал я сближению религий
Царственно способствовать извне.
С той поры, как дальше Сент-Жан-д'Акра
Не пустили рыцари меня,
Озарилась головная чакра
Искрами бенгальского огня.
Аврааму, сыну Самуила,
Недоступен Иерусалим -
Но дана магическая сила
Упиваться Именем Святым.
Я в узоре звездчатом тантрийском
Прозревал могучий алфавит,
Подстрекаем сумеречным риском,
Ангельским томлением увит.
Нетерпелось с Николаем III
Разрешить столетье от невзгод:
Чаял я, что мы достойно встретим
С папою еврейский Новый год...
То была неслыханная ересь,
Мессианская лихая блажь,
Но - собрать колена вознамерясь -
Верил я: меня Ты не предашь!
Побледнев, понтифик иноверца
Приказал изжарить поутру -
И скончался от разрыва сердца,
Не узнав, легко ли я умру.
Вопли кардиналов: "О, Мадонна!"
Помешали развести костер,
Но с дощечки Тетраграмматона
Я в угрюмом карцере не стер.
И теперь, затворником на Мальте,
Умоляю: властью облеки!
Факелами с неба просигнальте
Воеводе, стройные полки!
Не имам, не пламенный пресвитер -
Я однако ж выступлю в поход
При поддержке двадцати двух литер
И предвечных десяти сфирот!

Рэпперы хрипели в ирландских пабах.
Нищие бранились, карикатурны.
Тешил стриптизершу плюгавый лабух,
Встав на котурны.

К округу Беременных Наркоманок
Примыкал район Плодовитых Геев.
Под вечер я выбрел на полустанок,
Скуку развеяв, –

Позади оставив и блеф мачизма,
И харизму строф, и бесчестье сборищ,
Патоку чужбин и твою, отчизна,
Вечную горечь.

Лестницы пожарной вились зигзаги.
Серым веществом был затянут купол.
Вчуже я зрачками в сыром овраге
Рельсы нащупал.

Остров походил на акулью тушу:
Путь мой пролегал от клоаки к пасти,
Вместо чешуи серебрились чушью
Скользкие страсти.

Лакомилась полночь соленой пеной.
Стрекотом цикад провода гудели.
Слух мой трепыхался, как шершень пленный
В бренной скудели.

Что бы ни сулил фонарем горелым
Тускло освещенный узор граффити –
Виделся мне ангел небесным телом
В самом зените.

Если б дожила, проклинать не смея
Пришлого соратника, до финала –
Бедная Сапфо! – своего Алкея
Ты б не узнала.

Сватаясь к гречанке, отверг семитку:
Плотью иудей, а душою эллин...
Жаль, что комментарий природы к Свитку
Небеспределен!

Стрелочники, участь мою измерьте:
Выпихнет ли в бездну истошным поршнем,
Или суждено зачерпнуть бессмертья
Жадным пригоршням?

Библия, тропы не пророчь нам гиблой.
Рыбьим позвонкам повинуйтесь, ноги.
В гул рукоплесканий бродягу выблюй,
Берег пологий.

Закат кандинский над Гудзоном
Мы от забвения спасем.
Все дышит воздухом озонным,
И свет волшебствует во всем.
Размашист, изжелта-сиренев
Шедевр предсумеречный Твой:
Целебнее лесных кореньев -
Сравним он разве что с листвой!
И не имеет смысла грызться,
Доказывая правоту:
Ведь публика у живописца -
По эту сторону и ту.
Напрасно тянется на пламя
Гидрант волчицыным сосцом:
Те краски да пребудут с нами,
Когда блаженно мы уснем!
Решеткой сжата сикамора,
И здания торговый низ,
Подобно ножке мухомора,
Обтянут пестрядью маркиз.
А в небе - как в цеху закройном -
Лоскутьев нежный перелив...
Глаза, о, Г-споди, закрой нам,
Чтоб гений Твой остался жив!

Мне догадка с тех пор мила,
Как стеснила мой вздох:
Б-г - расчетная формула
Всех пространств и эпох,
Где Большая Медведица
И пыхтящий сабвей -
Одинаково светятся
Под цифирью своей;
Где трагедия Авеля,
Лангедок, Холокост
Наравне окровавили
Необъятный помост;
Где маневром флотилии,
Как штришком стрекозы,
Очарованы лилии
И мудрец Лао-цзы...
На безмен я вселенную
И моллюска кладу -
Как одну переменную
В интегральном ряду -
И молю Тебя: смилуйся,
Чтоб глубин немоты
Я достиг в "Наутилусе"
У последней черты!
Ибо все, что мы вякаем
У зевак под пятой,
Растирается в вакуум
Математикой той;
Ибо воздух инакий пью
Из ладоней Твоих,
Оставляя лишь накипью
Пузырящийся стих.

На пюпитре шелестели ноты -
Узелковому сродни письму
Перуанцев древних... "И давно ты -
Жрицею валторны?" - "Год тому". -
"А до этого на чем играла?" -
"На фортепиано. Еще там.
Узнаешь ли темку - из финала
"Травиаты"? - Тра-та-там-та-там..."
И покуда пальцы алебастром
Рассыпались, теребя металл,
По крутым перилам и пилястрам
Любопытный взор его летал.
Стыли кресла с пыльными чехлами,
На ветру гудзонском изболясь.
В ревматически никчемном хламе
Ощущался некий дисбаланс:
Мать ее роскошна, фон муаров,
В ретро-стиле вытравлен офорт,
На скатерке - томик мемуаров
Старого гебиста... Тьфу ты, черт!
И цветками алыми гибискус
Зазевался на соседний штат...
Для провинциала - что за искус:
Без пяти минут аристократ!
Перед ним - одна из петербуржек,
Для которых столь невыносим
Этот их шероховатый суржик,
Дух торговли под дождем косым.
Возвращаться? Малость рановато.
С женихом бы юным - это да!..
Не беда, что дед его когда-то
За Уралом сгинул без следа:
Где-то там, на лесосплаве горбясь,
Пел, хрипя, "Интернационал"...
А ее орел - вошел в дипкорпус,
С Молотовым пил и процветал.
Затаи дыханье: эти звуки -
Как брильянтовая снизка рос!
Не забыла родина о внуке,
Даже если хлопчик низкоросл.
Не робей, придвинься к ней поближе:
В Гонолулу упорхнула мать, -
Обними игрунью, обними же,
Разве кто-то запретит обнять?..
Но нежданно - Deus ex Machina! - 6
Штукатуры в люльке подвесной
С облаков спускаются - и чинно
Окропляют стены белизной.

Смотри во все глаза на свет, что вдалеке,
Но ближняя деталь - прозренью не помеха:
Перловая крупа - ей сделали "перке",
Внутри какой-то герб у грецкого ореха...
Предчувствием томим то войн, то катастроф,
Я много упустил прекрасного, живого.
Что толку горевать? Я ко всему готов.
Теперь я одинок в последнем смысле слова.
Орехов наколю, перловки отварю.
Подробности твои, вселенная, отрадны.
Да сменит Б-жий мир затменье на зарю!
Да служит Млечный путь нам нитью Ариадны!..

ПЯТЬ СОНЕТОВ О ЛЮБВИ И СМЕРТИ

Элле Мильштейн

I

По воле собственной ли мы, ответь,
Вовлечены в круговорот страданья?
Ужель река так жаждет овдоветь,
Что в траур ночи облеклась заране?
И, выделяя клейкую камедь,
Александрийских плакальщиц призванье
В себе деревья ощутили - средь
Могильных скал, сереющих в тумане?..

А впрочем, отвечать не торопись;
Ведь даже если вынужденны муки -
Ваятеля в том пальцы неповинны!
Пускай сперва трагическая высь
Припорошит окрестности разлуки:
Чтоб маску снять посмертную с равнины.

II

Вглядись: исчеркан утысячеренно
Ветвями черными прозрачный свод -
В потрескавшемся зеркале ворона
Запечатлеть пытается полет…
Друг друга истязали мы влюбленно.
Так освяти ж молитвой мой уход:
Не в мир иной - а бегство из полона,
Возврат к себе из муторных пустот!

Но нет - опять взываю из подвала
О ласке, что тобой утаена,
Рыдаю, сам себя изгоем сделав:
Так живопись Китая придавала
Особый смысл той части полотна,
Что остается вне его пределов.

III

Как сын, обкуренный марихуаной,
Гогочет, у экрана примостясь,
И к матери бесчувствен полупьяной,
Терзаемой клешнями метастаз, -
Так мир не слышит проповеди странной,
Чтоб не сказать - крамольной, и, окстясь,
Отказывается небесной манной
Подпитывать пигмейский свой экстаз...

Во все века поэтов убивали,
Но согласись: не всех и не везде.
И ждет нас благоденствие едва ли,
Врата мы легче отворим беде -
Коль вновь метнем разгневанно каменья
В смутьяна, присягнувшего Камене!

IV

Почти что на двенадцать лет моложе -
Я бабочкой шикарной всех потряс.
Твои друзья тянули шеи: кто же
Окажется счастливцем на сей раз?
А после, в зюзю, лезли вон из кожи,
Остря, изображая middle class...
Теперь мы оба в этот круг не вхожи -
Жених и черный бантик напоказ.

Прощайте, вина и сыры от Неньки,
Мазня на стенах, матерные феньки,
И побрякушки в стиле "лимпопо",
И та - преподносимая с упорством,
Замешенная на снобизме черством -
Изысканность еврейского сельпо!

V

Тебе я в хайфском разыскал порту
Татарина отца. К моим потерям
За это ты добавила мечту
Родителей узреть, их утлый терем...
Грин-карту черта с два я обрету,
Внимавший лживой похоти с доверьем.
Талдычишь ты: "Ату его, ату!" -
Толпе меня рисуя алчным зверем.

И рифмоплета никому не жаль,
На мыле поскользнувшегося сдуру:
Либретто к опере писал он сам…
О, бедный трубадур Пейре Видаль,
Зашитый госпожою в волчью шкуру
И отданный на растерзанье псам!

IN ENGLISH

* * *

Желанье славы неизбывно -
Отбрасывая тень тоски...
Когда перепадает гривна,
Когда - и вовсе тумаки;
Но если поклоненья аверс
Сменился реверсом хулы -
Ты не мрачней от этих каверз,
Не восклицай, что люди злы!
Пусть он с триумфом не был принят -
Ужель твой гений от невзгод
На заклинаниях заклинит,
На исповеди поведет?
Живи, о кознях не заботясь
И сплетню в сердце уязвив:
Какой бы толщею гипотез
Ни обрастал судьбы извив.
Ты - человечества частица,
И блеск его сберечь изволь:
Тогда от роли нечестивца
Не отделят святого роль!
Игрою отрока растроган -
Не так ли правивший давно
Увековечил пылкий сегун
Эстетику театра Но?

ЕРЕТИК

За веру, за веру святую
На дыбу я вздернут судьбой:
За то, что я строки целую,
Внушенные древле Тобой!
За то, что врывался придурком
Тогда, на ученый совет,
И пел титулованным уркам
Из "Хава нагилы" куплет;
За то, что избил негодяя
И разоблачил стукача:
О будущности не гадая -
Рубя без оглядки, сплеча,
Сановникам или старшинам
Дерзя на ковре и в строю -
Пытавшимся общим аршином
Измерить отвагу мою;
За то, что я лишь беззаботней
Мотивчик насвистывал свой -
Один на один с черной сотней,
С коричневой подлой чумой,
С исламским звериным террором
И трусостью братьев моих -
Не внемля ничьим уговорам
Смягчить свой воинственный стих!
За то, что в печах Вавилона,
Миcах, Авденаго, Седрах, 7
Держался и я непреклонно, -
Не дайте развеять мой прах!
За веру святую, за веру,
Которой в толпе подпевал
Ни идолу, ни лицемеру
В угоду я не предавал;
За то, что психушки, побои,
Разлуки с родными людьми
Лишь крепче связали с Тобою -
Меня и услышь, и пойми!
По вере воздай мне, по вере,
За все непотребства прости...
Сиона прекрасные дщери,
Лелейте мой пепел в горсти!

* * *

Как старый ротозей,
Себя надеждой тешащий,
Что он-де не посмешище
В компании друзей...
Как круглый сирота,
Щекой приникший в оспинах
К мельканью станций проспанных:
Не та, не та, не та...
Как на скале вдовец,
Что ждет свою Элизабет,
Пока отлив не вызыбит
Кровавых тех колец... -
Так в чудо виража
Я верю до последнего,
Среди удушья летнего
По замкнутой кружа.
На жертву к алтарю
Ведомый все извилистей:
"Вот-вот из ямы вылезти
Удастся! - говорю. -
Сдери меня с одра,
Девиз на стыках выгреми,
Затеянная играми
Высокая игра!
Быть может, как-нибудь
И я, бряцая лирою,
Бесстрашно сформулирую
Твою нагую суть..."

ИППОКРЕНА

Никчемной жизни перипетии
Сплелись в клубок:
Там и чертоги тебе златые,
И солнцепек,
Подвальный шорох и тишь каньона
Погожим днем,
И отступление от канона
Всегда, во всем...
О, эти бурные перепады,
Обрыв шнура -
Письма от Раи, звонки от Ады,
Слез мишура!
Я знал утрату в значенье остром -
И я с тех пор
Не сторож брату, тем паче сестрам
Не сутенер.
Да мне и жить-то хотелось ради б
(И я не лгу!)
Фиакров пышных, китайских свадеб
Там, на лугу:
На том фиалковом, где подковой
Породу тронь -
И звук исторгнешь ты родниковый,
Мой резвый конь!
Пускай лошадок заезды тяжки
И вид понур
И неподвластен шажкам в упряжке
Лихой аллюр, -
А мы воспрянем и снова втюрим
В себя весь мир!
Хвала скитаньям, и авантюрам,
И дрожи лир!
Давай на музыку лес положим
И бег ручья,
Аранжировку капеллам Б-жьим
Препоруча:
Велеречивым Его хористам
И гуслярам,
Что разнесут по краям гористым
Раскаты гамм!
Иссечь, мой ангел четвероногий,
Тебе дано
Елей надежды, нектар дороги,
Любви вино.
Но кто поверит, что в перестуке
Твоих копыт
Для самых близких источник муки
Не будет вскрыт?..

COGITO, ERGO SUM 8

Я думал о том, что жизнь подобна юле
И лишь вертикальность оси способствует пенью:
Но вот вращенье иссякло - и на земле
Мы бьемся в агонии, переходя на феню;
Об избранности рассуждал горячих сердец -
И к выводу приходил, что бой на арене
Продлил их биенье, но все ж терновый венец
Тебе не пристал, пресловутый венец творенья!

Я думал о самодержцах из коммуняг -
О парадоксальности их монаршьей природы:
Любая империя, как серийный маньяк,
Насилует к ней прилегающие народы;
О родине вспоминал, где я еще те
Застал времена, держась овечкою кроткой -
Покуда не понял, что от чудес в решете
Нет радости, коли чудесники за решеткой.

Я думал о сходстве с верблюдом того, кто мнит
Себя властителем дум, плетясь по чужбине:
Горба одного тебе мало - и ты, пиит,
Отверженной речью удвоил бремя унынья.
О бренности я скорбел чудного стиха:
Поскольку язык мертвеет, расходуясь даром, -
Но в чайном искусстве подкованная блоха
Спешит подивить земляков своим самоваром.

О чем бы ни думал я - а должен признать,
Что я передумал за эти годы о многом, -
За пазухой у меня в линейку тетрадь
Покоилась, воображая владельца Б-гом;
И было за пазухой ей у меня тепло,
И зависть ее миновала, и сглаз оценок...
Меня ж оттого к размышлениям и влекло,
Что я ненавидел смерти глухой застенок.

ИГРА ИГР

Коли игры вступили в игру -
Кто фигуры расставил?
Я хвалился, что ключ подберу
К сочетанию правил.
Ты плевался и клял разнобой,
И в пылу комбинаций
Нам не токмо ферзями - судьбой
Довелось обменяться.

То ли партия не удалась,
То ли белые пятна
Разъедали следимую связь
Чересчур безвозвратно,
Но в период меж двух мировых
Проницательным венцам
Так взалкалось удара под дых -
Что разверзся Освенцим...

Ты не Дьявол и я не Г-сподь,
Коли бешеной пешке
Всех дано было перемолоть,
Превратить в головешки.
Чем в азартные игры играть
С целокупной природой -
Распусти изможденную рать
И страстей не расходуй!

В проповедники поздно идти,
В полководцы не вышел.
Кто любви отрезает пути -
Тот себя не услышал!
В вычисленьях спасения нет.
Мир запутался в играх.
Из-за тучи сверкнет то ли зет,
То ли икс, то ли игрек...

А у входа в аббатство устав
Проверяет таможня.
И, дрожа среди шелеста трав,
Ты лепечешь тревожно,
Пресловутый трактат истрепав,
Проглотив его за день:
"Витгенштейн, к сожалению, прав -
Человек беспощаден".

* * *

Дмитрию и Людмиле Сигналовым

Я мчался подземкою в Квинс,
Из эпоса выпав,
Где сыплет загадками сфинкс -
Про комплекс Эдипов,
Про цепь архетипов,
Сковавшую ум гордеца
В глухом лабиринте:
Зардеться - и тенью отца
Прикрыться... Во имя лица
Личину отриньте!

Стелясь по летейскому дну
И к ангелу смерти
Взывая под ноту одну -
Тяните как черти,
Стихию умерьте
В груди закипающих фраз
И их вариаций!
О чем говорится сейчас -
Никто не постигнет из нас:
Нам не с чем сверяться.

Здесь песенки Визбора - дичь.
Грохочет в тумане
Пролетами Queensboro Bridge,
Чья участь - латанье
Разорванной ткани
Хитона, который бы впредь
Сгодился на саван.
Кто выплавил чистую медь -
Тот знает, как звук запереть
В тишайшую гавань.

Я ехал из Бруклина в Квинс.
Толпа темнолице
Сверкала осколками линз,
И кровью налиться
Мешала водица,
Разбавившая бытие
По самое горло...
Офелия, Царство Твое
К границе по алой струе
Объятья простерло!

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Тянь-ди - верховное божество в Древнем Китае.    к тексту

2 Ars longa, vita brevis est (лат.) - "Жизнь коротка, искусство
долговечно".  к тексту

3 Анаграмма имени "граф Калиостро".    к тексту

4 Доменико Скарлатти родился в 1685 г.; тогда же на свет появились
Вивальди, Бах и Гендель.    к тексту

5 Кеплер, неверно истолковавший послание от Галилея, зашифрованное
в виде латинской анаграммы, тем самым нечаянно предвосхитил открытие
двух спутников Марса, совершенное лишь в XX в.   к тексту

6 Deus ex Machina (лат.) - боги из машины, традиционная развязка
античной трагедии.    к тексту

7 Имена трех иудейских отроков из Книги пророка Даниила, ввергнутых
царем Навуходоносором в печь и оставшихся невредимыми.    к тексту

8 Cogito, ergo sum (лат.) - "Мыслю, следовательно существую",
знаменитое изречение Рене Декарта.    к тексту